В общих словах – шло уверенное «завинчивание гаек». Общеполитические и общеэкономические процессы (атака на НЭП, коллективизация, нарастающее количество спровоцированных дел: партийных «уклонов» и «оппозиций») и в сфере искусства имели свои параллели. Ожесточалась кампания против формализма, под обвинение в котором начинали подводить любое неординарное художественное решение. Знаменитое постановление 1932 года о закрытии РАППа (Российской ассоциации пролетарских писателей), избавляя литературу от авторитаризма и тирании рапповских деятелей, сгоняло авторов разных мастей в общий колхоз под названием «Союз писателей СССР». На первом съезде этих писателей, где присутствовал весь цвет литературы СССР – от возвратившегося с острова Капри Максима Горького до Бориса Пастернака (Маяковского уже не было в живых), провозглашался единый метод творчества под названием «социалистический реализм».
Скоро пострадают и будут закрыты талантливые театры, а под рубрику «сумбур вместо музыки» попадут новаторские творения композиторов.
В кино же пока в этом смысле достаточно тихо. Всем известно, что Сталин обожает кино. Где-то в самой глубине Кремля за непроницаемыми стенами оборудован для него просмотровый зал. Он смотрит фильмы ночью. Даже незадолго до его смерти, когда «малокартинье» отечественного производства спустилось почти до нуля, в Госкино СССР в Гнездниковском переулке, в этой постоянной резиденции руководящего органа кинематографии, будет функционировать специальное управление, обеспечивая тайные просмотры.
Борис Андреевич Бабочкин
(1904–1975)
На кинематограф обращено верховное внимание. Следствия: усиленный наибдительный контроль над студиями со стороны целой пирамиды цензуры и редактуры, а также ангажированной критики, необходимость для кинематографистов, которые привыкли к относительной свободе 1920-х, выбирать собственный статус существования при ужесточившемся режиме.
С другой стороны – здесь открывались особые привилегии. Любимцам правительства щедро выдавали ордена, звания, дачи, ценные подарки. Зарплаты и гонорары в кино были высокие, привлекательные для деятелей других искусств.
В Москве на Воробьевых горах закончено строительство огромного «Мосфильма». В Ленинграде студия получает постоянную марку «Ленфильм». Студии оснащены современной отечественной звукозаписывающей аппаратурой по системе профессора Тагера – «Тагефон» и Шорина – «Шоринофон». Кино окончательно перешло на звук, откинув недовольство по поводу «болтливой картины», заменившей «безмолвную музу Великого Немого».
Пышное празднование пятнадцатилетия советского кино, столь восхитившее Бориса Бабочкина, который после Чапаева признан киноартистом № 1.
Первый Международный кинофестиваль в Москве в том же 1935-м (а до того интернациональные киносмотры организовывались только в Голливуде и дважды в Венеции).
Чапаевский «урок стратегии на картошке» – легендарная сцена из фильма братьев Васильевых
Фестиваль проходит в Доме кино на Васильевской улице, бывшем Нардоме цесаревича Алексея, – кинематографистам отдан этот уютный зал в центре столицы. На фестивале жюри из звучных имен. Президент – Эйзенштейн. В программе – знаменитые фильмы и знаменитые мастера – «Пансион „Мимоза“ Жака Фейдера, „Да здравствует Вилья!“ Джека Конвея, среди гостей – сам изобретатель кинематографа Луи Люмьер! Ну а главный приз единодушно присужден программе советской киностудии „Ленфильм“: „Юность Максима“ Козинцева и Трауберга, „Чапаев“ братьев Васильевых, „Крестьяне“ Эрмлера.
Ленинградские кинематографисты теперь к тому же фавориты начальства. И фавориты они не зря! Социальный заказ, заказ партии, «госзаказ» выполняется ими на «отлично» – так пока считает начальство.
Таков фон «Чапаева».
Кадры хроники 1934-го: по мостовой торопливо шагает людская колонна с транспарантом: «Мы идем смотреть "Чапаева"!»
«"Чапаева" смотрели все!» – газетный заголовок. Каждый день центральные газеты сообщали, сколько еще тысяч, десятков тысяч зрителей посмотрели картину.
Экранный Чапаев – это идеал, это мудрый, лихой, удачливый, остроумный, веселый и меткий полководец
Правда, цифры брались абсолютно произвольные, и сегодня подлинная статистика невосстановима. Понятно: к 1930-м социологические исследования киноаудитории, успешно и новаторски начатые в прошлое десятилетие, были свернуты, а сама социология объявлена буржуазной псевдонаукой. Но в данном случае метафора, пожалуй, соответствует истине: да, «Чапаева» смотрели все!
И нравился фильм всем. И ветеранам Гражданской войны, и снобирующей элитарной кинокритике, еще вчера воспевавшей «пластику безмолвия». И академику. И колхознику. И Эйзенштейну с Довженко. И поэту Мандельштаму. И отправившему его в ссылку Сталину. А про мальчишек тех лет говорили, будто они смотрели фильм по десять сеансов подряд, все надеясь, что Чапаев не утонет в реке Урал под белыми пулями, а выплывет!