Лента длиною в эпоху. Шедевры советского кино

У партизан было ограниченное число патронов. Имелся приказ, поддержанный круговым уговором, стрелять с коротких дистанций, из винтовок, равных числу видимых мишеней. Доктор лежал без оружия в траве и наблюдал за ходом боя. Все его сочувствие было на стороне героически гибнувших детей. Он от души желал им удачи…»

И братья Васильевы, и Б.Л. Пастернак работали на одном и том же историческом материале – боях с колчаковцами на Урале, что обусловило сходство пейзажа, топографии боя и даже точки зрения участника, ибо доктор Живаго – член партизанского отряда и лежит в той же цепи, что чапаевцы в фильме. Обгорелое мертвое дерево, в которое начинает целиться доктор, чтобы не убивать белых, кому он сочувствует, и другие детали позволяют предположить, что автор романа видел фильм и писал эту сцену с учетом (может, и невольным) экрана. Но важнее установить сближение произведений, столь разных по позиции.

У Пастернака далее следует история, как доктор находит на груди у убитого телеграфиста-партизана ладанку с зашитой в тряпицу бумажкой «Живые помощи» – народной версией 90-го псалма, начинающегося словами: «Живый в помощи Вышнего…» И тот же псалом в золотом футлярчике, только подлинный и печатный, обнаруживается на груди у убитого мальчика-белогвардейца по имени Сережа Ранцевич. Братоубийственная война ровесников, земляков, единоверцев, вырванных из родных гнезд, – так читается рассказ про две ладанки «классовых врагов», неприятелей.

Разумеется, в «Чапаеве» этой темы нет, она в советском искусстве еще далеко впереди. Но при всей безусловной принадлежности авторов к красному лагерю, при том что вся структура вещи эмоционально – и очень сильно, безотказно (перечитаем стихи Мандельштама!) – включала зрителя именно в «страсти по Чапаеву», какая-то тайная, необъяснимая раздвоенность существовала в картине.

«Чапаев» давал столь широкий простор толкованиям благодаря простейшему– таланту. Таланту скромному, тому, что не озадачен показом «себя в искусстве», а честно стремится проникнуть в жизнь, которую изображает, и понять людей, о которых ведет речь, а понять – значит простить. В фильме не было ненависти, зато ясно звучали любовь, восхищение, юмор, жалость, теплота.

Да, наполняло кадр зловещее предчувствие, когда перед боем Чапаев своим тенорком да товарищи затягивают мрачную разбойничью песню «Черный ворон». Пусть в бою на сей раз и победили, но ведь нельзя было держаться на уровне победы с такими ресурсами. И перехитрить простачков ничего не стоило коварному полковнику Бороздину, пока они, ликуя, мертвецки спали.

Финальные сцены фильма, когда командир и вернейший его Петька на откосе, когда Чапаев бросается в воду, и вокруг головы плывущего, с его: «Врешь! Не возьмешь!» – теснее и теснее смыкается кольцо пуль, пока голова не уходит под воду, сделаны и смотрятся на уровне трагедии. Шумно-радостная атака конницы – цензурно-обязательный победный финал – не помогает: «Захлебнулась винтовка Чапаева…»

На «Ленфильме» говорили, что чудо произошло в период монтажа – люди пришли на просмотр и были поражены, до того показа от фильма никто ничего не ждал.

Думается, «чудом» еще был замечательный творческий состав. Все образы фильма – совершенство, вплоть до эпизодического появления Бориса Чиркова в роли бородатого крестьянина, который меланхолически произносит слова, также вошедшие в узус языка: «Белые пришли – грабють, красные пришли – грабють, ну куда крестьянину податься?»

При всей российской привычке отождествлять актера и созданный им образ, что идет всегда в сторону образа (не «Чирков», а именно «Максим», не «Бабочкин», а «Чапаев»), оба больших артиста не застопорились на своих успехах.

Б.А. Бабочкину посчастливилось пройти долгий и плодотворный творческий путь, хотя славы Чапая ему бы хватило и на два века. Он умер в 1975 году, хоронили его в Москве, гражданская панихида была в Малом театре, где великий артист работал последние двадцать лет. У гроба в ногах стоял постаревший, но по-прежнему верный своему командиру Петька – Леонид Кмит.

Ни «Волочаевские дни», ни «Фронт» (где Бабочкин играл уже «правильного» генерала Огнева, а не «стихийного» Горлова, наследника Чапая) даже отдаленно не напоминали «Чапаева». Пересказывали фразу Г.Н. Васильева: «Мы выкормили слона и принуждены будем кормить его всю нашу жизнь».

Но Георгий Васильев вскоре скончался, Сергей делал скучные историко-революционные полотна. Братья Васильевы, чье двойное имя было присвоено одной из старейших улиц Ленинграда, остались творцами одного фильма. Зато фильма поистине эпохального, народного.

Консультант «Чапаева» легендарный Иван Кутяков, правая рука начдива, вместе с оставшимися в живых людьми из дивизиона был в 1937 году арестован и отправлен в ГУЛАГ, где бывшие белоофицеры и партизаны-чапаевцы будут спать в одних бараках и есть одинаковую баланду. Кутяков выживет, в 1950-х вернется, о нем снимут страшный фильм-моно-лог: он расскажет о следствии, о следователе-садисте, о пытках.