Полнометражная немая лента Медведкина «Счастье» (1934), которая произведет сенсацию в «фильмотечном» прокате 1960-х (то есть в специализированных «иллюзионах»), в дни выхода осталась незамеченной. Эта была стилизованная русская народная сказка о бедном и ленивом крестьянине-мужике по имени Хмырь, мечтавшем стать царем, объедаться салом и ничего не делать (это и есть счастье!), и о его трудолюбивой жене Анне, которая находит себя в колхозе. Рисованные декорации, забавно трансплантированные в кино из русского графического лубка, изобретательные и всегда подчиненные смыслу трюки, очень смешные сцены странствий по Руси некой худой и злой монашки-паломницы, талантливые аттракционы «мечтаний» и «царских трапез» Хмыря – весь этот завершенный гротескный мир картины увенчивался режиссерской находкой, предвосхищавшей многие послевоенные искания: задолго до Бертольта Брехта с его теорией и практикой театральных масок Александр Медведкин выпустил на экран целый взвод царских солдат с лицами-масками из папье-маше: посланные для усмирения крестьянского бунта солдаты имели круглые, блестящие и очень глупые рожи с разинутыми ртами, застывшими в крике «ура!»…
Характерен в этом отношении и неуспех (чтобы не сказать – провал) другой талантливой картины Медведкина на ту же колхозную тему – «Чудесница» (1936), хотя это был первый фильм о крестьянке-депутатке, сюжет вскоре столь популярный. Медведкин опирался именно на подлинный старинный деревенский фольклор. Действие шло не под оптимистическое сопровождение закадровой музыки композиторов – специалистов экрана, а под деревенскую протяжную песню «Летят утки» в исполнении народного хора имени Пятницкого. Массовые сцены игрались колоритными «типажами», жителями настоящей деревни дальнего Подмосковья. Здесь была и «этнографическая», но абсолютно убедительная «последняя колдунья» с седыми космами, заговорами и ворожбой, и деревенские чудаки, и древние бородатые и кудлатые старики-«лешие». И сама «чудесница», доярка-ударница, вчерашний подпасок, маленькая беленькая Зинка тоже была со странностью, чересчур индивидуальна.
Да, разумеется, автор в конце фильма поднял ее на кремлевскую трибуну съезда, где она от волнения и счастья бормотала нечто косноязычное и плакала слезами радости (здесь Медведкин врезал в ткань игрового фильма хронику речи Сталина), но этот «фильм ручной работы» ни официального признания, ни популярности не получил – именно из-за своей чрезмерной «фольклорности».
Понравится совсем иная версия: трогательная, драматическая, повествующая об из бедных бедной, «из мужем битых битой» батрачке Саньке Соколовой, которая будет избрана депутатом Верховного Совета СССР. Вера Марецкая, сыгравшая эту роль в фильме А. Зархи и И. Хейфица «Член правительства» (1939), повторяла, что ключ к образу дала ей встреча со знатными колхозницами: только что получив ордена, еще недавно неграмотные женщины «плакали, рассказывая о своей прошлой жизни, от сознания своей великой нужности стране».
Ну и, конечно, откровенный «машинный лубок» Ивана Пырьева! Героиню во всех трех предвоенных картинах и ряде последующих постановок режиссера играла одна и та же актриса, его жена Марина Ладынина. Она была крепенькая и кругленькая, ладная и полная (что необходимо по лубочным законам красоты) блондинка в вышитых блузах и цветастых платках. У ее героинь были большие, ясные, наивные глаза. Она напоминала нарядную куклу-матрешку.
Вокруг Ладыниной всегда роились крестьяночки-девушки («хор»), которые стайкой бегали по экрану. Такой же «хор» молодых парней сопровождал героя-избранника, а пиршественные столы ломились от яств.
Марина Алексеевна Ладынина
(1908–2003)
Все это было бы совершенно нормальным для лубочно-комедийного жанра с его закономерной условностью, если бы в силу эстетической неразвитости как публики, так и кинокритики тех и более поздних лет это изображение, созданное в кинопавильоне, не выдавалось за реалистическую картину советской действительности. А происходило именно так! Когда в наступившую пору «оттепели» сам глава государства и партии Н.С. Хрущев гневно обвинял в украшательстве и лакировке позднюю, уже послевоенную картину Пырьева «Кубанские казаки», выполненную в совершенно тех же, что и ранее, правилах и принципах, никому и в голову не приходило, что лакировка и украшательство являлись не промашкой, а именно целью режиссуры. И те самые, некогда по нелепости суждений ставшие одиозными «Кубанские казаки» сегодня смотрятся как цветной, шумный, веселый, моментами грустный, искренний и талантливый кинобалаган.