Если говорил о персонажах (им ли самим или кем-то другим написанных) – о Егоре Прокудине, Лопахине, Иване Расторгуеве, то всегда как о живых людях, но не об «образах», им «созданных» или «истолкованных».
Потому, верно, и не рассказывал он ни зрителям на неизбежных встречах о том, как «работал над ролью», ни репортерам ни о чем «заэкранном». Он вообще раскрывал себя скупо и говорил о себе сухо: только о том, что пришел во ВГИК далеким от искусства человеком, что знал мало и учился с трудом. Диплом получил режиссерский, хотя всегда был и сценаристом своих картин.
Конечно, случалось, что чужие фильмы, где он снимался, были серы, скучны, иногда совсем плохи. Вместо какой-нибудь картины более чем посредственной сколько могло быть написано рассказов! И написаны они могли быть не урывками, не бессонными ночами в номерах гостиниц, не после томительных смен, когда сначала чинили аппаратуру, потом часами ждали ушедшее солнце и т. д. Нет, в просторном кабинете, на верхнем этаже подмосковной дачи, за окном березы и серебристые ели, уютно барабанит дождь в стекло веранды, внизу чуть позвякивает посуда – накрывают стол к обеду, все ходят на цыпочках, и личный секретарь приглушенно отвечает в телефон: «Василий Макарович работает»… И ведь так жили в его время писатели! (Излишне говорить, что не все.)
Нет, не эту жизнь, хотя она была бы в высшей степени заслужена, прожил Шукшин. Он прожил жизнь неустроенную, кочевую, командировочную. Жизнь актера – не «звезды», не «премьера» – работяги, черной кости кинематографа. Жизнь постановщика трудных картин, а не «госзаказов» по зеленой улице.
Сначала, в молодости, экспедиции, вместе с которыми колесил он страну, были продолжением «его университетов», его странствий, начатых мальчонкой, когда, шагая с сундучком к городу, он не знал, что навсегда покинул родное село.
Но и потом автор «Характеров» и «Бесед при ясной луне», постановщик «Калины красной» был верен чернорабочей актерской своей судьбе. Уже стояла в паспорте московская прописка и была даже квартира, пусть самая скромная, но своя, – он продолжал играть в кино. И женился на актрисе, встретившись с ней на съемках, на Лидии Федосеевой, ставшей его партнершей в лучших его фильмах. И горячо любимые им дочки Маша и Оля с мало-мальства снимались в кино вместе с родителями. Здесь актерская семья Шукшиных вдруг напоминает старинные театральные династии и их быт.
Давние творческие века знали гармоническое единство Поэта и Комедианта. Шекспир, Мольер – гении, вершины такого единства, утраченного, когда «калечащее разделение труда» (Маркс) проникло и в искусство. XIX век придумал выражение, ранее немыслимое: «Скрипка Энгра», то есть второй (и второстепенный) талант, причуда художника-професси-онала. А в наш век уже появилось «хобби» – баловство, оригинальничанье, развлечение в часы досуга.
Многих ли XX век дал актеров – театральных авторов? Эдуардо де Филиппо – из крупных имен, вот и все? Родившись на пороге нашего столетия, десятая муза – кино – потребовала от своих служителей полной самоотдачи. Советские 20-е годы знают яркие примеры биографий таких «завербованных» кинематографом без остатка. Один Довженко не бросал писательства ради кино. Даже такой многогранный талант, как Эйзенштейн, фокусируется на режиссуре, и все нити в ней завязываются узлом.
Крестьянскому мальчику из Сибири суждено было стать в ряд тех редкостных личностей, которые воссоединили в себе распавшееся древнее единство актера и сочинителя. И в том и в другом он стал мастером равной силы. И объединил оба таланта в режиссуре.
Перенесемся же воображением во ВГИК, в осень 1958 года, где Михаил Ильич Ромм, признанный лидер кинематографа «оттепели», набирает мастерскую. Среди абитуриентов – два молодых человека, облик которых являет собой, мягко выражаясь, контраст.
Один – москвич, худенький, подвижный, красивое и нервное лицо типичного русского интеллигента; на плечах странноватый желтый пиджак, под мышкой объемистый фолиант – «Война и мир» Л. Толстого, любимая с детства книга.
Другой парень – явно из глубинки, лицо широкоскулое, круглое, простонародное, повадка солидная, военный китель с штатскими пуговицами. Как раз о «Войне и мире», гласит легенда, дескать, читал ли, спросил экзаменатор Ромм у угрюмого сибиряка. «Нет… Больно толстая», – будто бы ответил соискатель режиссуры, ничтоже сумняшеся. У Ромма, конечно, хватило юмора простить. Первый молодой человек был Андрей Арсеньевич Тарковский, второй – Шукшин.