Лента длиною в эпоху. Шедевры советского кино

Именно Ромму, смущаясь, Вася Шукшин показал свои первые литературные опыты, рассказы, которые писал по ночам. И Ромм их горячо одобрил. Там, в этих небольших зарисовках с натуры и из жизненного опыта впервые очертилось заповедное пространство его творений: алтайская земля, пересеченная долгим Чуйским трактом, этим собирателем судеб и характеров, и бурливой горной рекой Катунью. Так родился первый сборник рассказов «Мы с Катуни».

Оно же, пространство родины Шукшина-прозаика, вошло в кадр его диплома «Из Лебяжьего сообщают» – эскиз самого авторского кинематографа, в котором Шукшин будет един в трех лицах: сценариста, режиссера, актера. Шероховатая, растрепанная хроника страдного дня в каком-то захолустном райкоме была во всяком случае абсолютно «своей».

А через три года, в 1964-м, полнометражная картина режиссера-дебютанта «Живет такой парень» засверкала юмором, словно бы свежей утренней росой, открыла череду обаятельных портретов, написанных с безупречным знанием и родственной любовью. И всех их словно притягивал к долгому своему маршруту чуйский шофер Пашка Колокольников. В исполнении Леонида Куравлева представал на экране истинно русский народный герой, современный Иванушка, наивный и хитрющий, фантазер и верный друг. Необыкновенный кинематографист родился!

М.И. Ромм со студентами на съемках, 1962 год

Ему сроку было отпущено всего 10 лет. «Калина красная», эта лебединая песнь художника, новым светом озарит весь предыдущий путь Василия Шукшина от первых шагов. Это путь к исповеди, освобождение от фальшивых идолов, осознание личной ответственности за мир.

Герои Шукшина – «странные люди», согласно названию его фильма, снятого по нескольким рассказам и фактически не увидевшего экрана (из-за цензуры). Странность этих героев в том, что они сохранили живую душу в мире одичания и усугубляющегося распада. Они – «чудики», аутсайдеры, «положительные герои», ибо в данном случае определение не фальшиво. Шукшинские любимые герои, в том числе и сыгранный самим автором Иван Расторгуев, алтайский пахарь из фильма «Печки-лавочки», – некие последние носители русского народного идеала, выразители народной цельности, ума, юмора, доброжелательства.

От фильма к фильму видно, как сгущается тревога, как острее и горше наблюдает летописец упадок сельской жизни, разруху русской деревни. От задорных и весенних ритмов режиссерского утра в картине «Живет такой парень» осталось мало. Ушло и резкое противопоставление «деревня – город», проходящее через всю шукшинскую прозу и кинодраматургию вплоть до «Печек-лавочек». Характерное для всех «деревенщиков» осуждение города как вертепа разврата, вместилища порока и царства гордыни в «Калине красной» уступает место более глубокому нравственному и социальному предчувствию, что дело не в урбанизации как таковой, а в разрушении самих основ русской жизни. Разрушенный храм – один из мотивов «Калины красной» находится не в городе, а в деревне, и в одном из рассказов Шукшин живописал, как разбивали церковь, как выдергивали колокол– увы! – сельчане. И брошенная старуха-мать – крестьянка.

«Живет такой парень»: Леонид Куравлев в роли Пашки Колокольникова

Но если в прозе, в очерках, в последних выступлениях и интервью Шукшина словно звенит, готовая оборваться, тревожная струна, то «Калина красная» при всем трагизме своем проникнута глубинным покоем, отмечена гармонией того творения, которое потому и зовется лебединой песнью художника. Она как бы стягивает к себе внутренние нити всех других шукшинских произведений, постоянные мотивы его творчества. Это фильм авторский в бесспорном значении этого спорного термина, фильм, который мог быть создан только им и никем более, произведение глубоко русское, хотя народность его не в сарафане, и героиня, крестьянка Любовь Байкалова, одета по-городскому, а Егор Прокудин и вовсе в импортной кожаной куртке и синтетической рубашке, и Россия изображена здесь без тени умилительной псевдонародности. «Калина красная» захватывала прежде всего своей редкой искренностью, задушевностью, высокой серьезностью и простотой.

Словно бы поднимаясь над массовой привычкой «легкого смотрения» и обходя стиль «фильма для знатоков», Шукшин ведет со зрителем суровый, горький, доверительный разговор, надеясь на понимание и отклик.

Это искусство, которое предлагает нам черный хлеб, а не изысканное кушанье. Искусство, для которого «что» неизмеримо важнее, чем «как», но «как» обеспечено мощной режиссерской самобытностью и свободой. С первых кадров, с «Вечернего звона» в исполнении тюремного хора, с долгой панорамы по бритым головам и пестрым плакатам на стенах, картина буквально ошарашивает своей неожиданностью и непохожестью ни на что знакомое.

А пытались все-таки что-то знакомое найти.

* * *