Лента длиною в эпоху. Шедевры советского кино

Однажды Андрей пришел ко мне домой (мы тогда дружили, подружились еще на премьерах «Иванова детства», о котором я написала восторженную статью в «Искусстве кино»).

– Знаешь, я решил поступать к вам в аспирантуру – посоветуй, как?

Речь шла о Секторе кино Института истории искусств.

Я, по правде сказать, опешила. Андрей Тарковский, «Золотой лев» Венеции, призер десятка фестивалей… Да что там говорить, великий режиссер с мировым именем, только что создавший фильм, которому суждено стать киноклассикой, – он будет с нашими аспирантами зубрить кандидатский минимум по марксизму-ленинизму?!

– Зачем тебе? – спрашиваю, чуть не плача.

– По крайней мере выучу язык, – отвечает он, – защищу какую-нибудь диссертацию по теории кино.

Сдавать вступительные экзамены я его отговорила, но убедила написать статью для нашего ежегодника «Вопросы киноискусства». Мои товарищи по редколлегии С.И. Фрейлих и Л.К. Козлов были счастливы.

Так родилось оригинальное, талантливое исследование «Запечатленное время», в котором Тарковский раскрыл свое понимание законов кино. Статья, к счастью, была опубликована в 10-м выпуске «Вопросов киноискусства» за 1967 год. Она легла в основу его книги с тем же названием, много позже изданной в десятке стран на десятке языков.

Продолжалось ожидание выпуска «Рублева» и сидение в пустой квартире в Орлово-Давыдовском переулке, куда Андрея Арсеньевича перевезла Лариса Павловна. Вставали и требовали решения материальные проблемы. Вот и завелась практика полулегальных просмотров «Андрея Рублева», которые Лариса Павловна умела устраивать в каких-то клубах, институтах. Зрители с охотой отдавали деньги за просмотр запрещенной картины, уже оплетенной разнообразными слухами.

Тарковский сильно изменился за это время. Искрящегося, светящегося, быстрого юноши, каким мы все узнали его, каким запечатлен он на фотографиях начала 1960-х, уж нет. Обострились черты, обтянулись скулы, залегли первые резкие морщины. Появилась саркастическая усмешка. Он постарел.

Единственным спасением для него всегда была работа. С Божьей помощью он начал съемки фильма «Солярис» по одноименному роману поляка Станислава Лема – замысел вынашивал уже давно.

* * *

Сокровенный смысл фантастики «Комплекс вины»: встреча с умершей Хари • Зона – прообраз Чернобыля • Еще о Госкино СССР • Мартиролог • Рим – остров Готланд – Париж • Прощание

Ему, несомненно, были свойственны моменты «сверхзрения», дар пророчества. Помню, как однажды, давным-давно, в молодости, на 1 мая, в гостях, он стоял и пристально смотрел в окно, где весело шумел светлый щедрый дождь. «Люблю грозу в начале мая…» – хором закричали кругом, демонстрируя и остроумие, и знание школьных стихов Тютчева. Но он остался серьезным и как-то не в тон ответил: «Неприятно думать, что этот дождь будет радиоактивным, смертоносным, что у людей от него волосы будут вылезать…»

Чернобыльский, предпервомайский дождь и вправду прольется над страной.

А на съемках «Жертвоприношения», предсмертного его фильма, в Швеции? Очевидцы из съемочной группы потрясенно рассказывали, как они с Тарковским в Стокгольме выбирали место для массовой сцены взрыва. По сценарию это происходило на мосту. Но Тарковский почему-то отверг все мосты и избрал лестницу в центре города: тут, и только тут! Непременно! Никто не понимал, почему упрямится. Через несколько дней именно на этом месте, метрах в трех от точки, где стояла кинокамера, убили Улофа Пальме…

Кто из видевших фильм «Сталкер» (1980) не вспоминал зловещую Зону после трагедии в Чернобыле?

Александр Кайдановский в роли сталкера – проводника по Зоне – в одноименном фильме Андрея Тарковского

А зловещий образ Зоны в «Сталкере»? Кто из ранее видевших фильм Тарковского не вспоминал его после трагедии на Чернобыльской АЭС?

И здесь важен не только сам факт возникновения какого-то огромного мертвого и опасного пространства – это было написано уже у братьев Стругацких, чья проза навеяла замысел фильма. Интересно еще, как именно реализовался образ на экране.

Сначала Тарковский собирался снимать Зону в Средней Азии: в пустыне нашли натуру – фантасмагорический, буквально лунный ландшафт.

В итоге снял под Таллином, на территории обыкновенной, заброшенной электростанции. Оказалось, что куда страшнее песчаных гребней и кратеров мертвое безлюдье там, где еще вчера кипела жизнь, а сегодня осколки, обломки и заросшее осокой болото – мерзость запустения.

А безотрадные, захламленные и замызганные, скученные жилища в поселениях при Зоне, разлитая в воздухе болезнь, уныние – разве не напоминают они наш собственный послечернобыльский быт?