Лягушачий король

– Да они не слышали! Я ж не дурак на помрежа орать. Это фальстарт. Пять минут у нас еще точно есть. Значит, Иванушка-дурачок выпил… Но дело не в этом, он не был пьян, просто слегка окосел, это было даже мило. Щербатых подбил его спуститься в палисадник и добыть ветку сирени. Короче, с этой веткой Иван поднимается в квартиру, идет по коридору, ищет Эллу. Домбровская стоит в комнате у подоконника и принимает красивые позы. Иван заходит. Видит Эллу. Топает к ней. И тут мы все замечаем, что с нашего Мцыри сползли джинсы, и из-под них видна резинка трусов. Обычная резинка, ничего особенного. Сейчас так каждый второй носит. – Волчок большим пальцем приспустил край своих шортов и продемонстрировал Илюшину трусы известной марки. – Но тогда это было не совсем общепринято. Иван идет мимо Егора, светясь, как праздничный самовар. В руке у него сирень. Егор цепляет резинку на его спине чуть пониже талии двумя пальцами, оттягивает и с силой отпускает. Щелкает трусами Иванушке по спине, понимаешь?

Волчок показал на своем тощем боку, как это было.

– И вроде бы ничего такого, да? Но из-за этого дурацкого щелчка Ивана стошнило. Вот такая непроизвольная реакция! Сразу все вместе сыграло: он выпил, запыхался, пока бежал наверх, переволновался… И тут еще Егор со своей идиотской шуткой. Короче, его вывернуло прямо на туфли Домбровской. Стоит Элка вся такая прекрасная и смотрит на свои ноги. Ну, можешь вообразить картину, да? Туфли были дорогущие, замшевые, изумрудного цвета. Иван побелел как простыня, попятился и убежал. Я потащил Элку в ванную отмывать их. Если у Мцыри были какие-то иллюзии по поводу его ухаживаний, они закончились в ту же секунду. Нельзя ухлестывать за девушкой, если тебя на нее стошнило. Он больше никогда не появлялся в нашей компании. Это был последний раз.

– На этом все закончилось?

– Вроде бы… Хотя нет, вот ты сейчас спросил, и я вспомнил, что была какая-то суета в соседней комнате… Но меня больше интересовали туфли, чем Мцыри, так что я не погружался. «Селин»! Можешь себе представить?

– Какие-нибудь последствия для Олейникова имел этот случай?

– Шутишь? Он был любимчиком Нины. Я Егорку недолюбливаю, но он-то чем виноват? Никто не мог знать, что у мальчонки слабый желудок.

Из коридора раздались требовательные голоса.

– Труба зовет, – сказал Костик, спрыгнул со стула и подхватил с дивана свою бейсболку.

– За что ты недолюбливаешь Олейникова? – спросил Макар, поворачиваясь на крутящемся сиденье вслед за ним.

– За холодное самодовольство бездарности, – отрезал Волчок. – За то, что его постановки – не от таланта, а от ума. Ума Егорушке боженька отсыпал в избытке, но во всем остальном он творческий импотент.

«А ты, дружок, завистлив», – подумал Макар.

– Девочки, проводите нашего гостя, – слегка растягивая слова, позвал Костик.

Макар встал.

– Почему Щербатых не написал книгу? – спросил он, уже стоя в дверях.

В зеркале он увидел, что черты Костика заострились, как у вампира.

– Не знаю, – после паузы сказал тот. – Без понятия.

Егор нашел фотографию быстрее, чем обещал. Вскоре на телефон Макара он прислал два снимка. На одном трехлетний карапуз надувал щеки, сидя на игрушечной лошадке. На втором восьмилетний темноглазый мальчуган, стриженый, тощий, жался к миловидной кудрявой женщине – по-видимому, той самой подруге Лианы.

«Признаки криминальной судьбы», – вспомнил Макар и пренебрежительно фыркнул. «В сорок лет уже можно не сводить счеты с младшим братом. Тем более покойным».

Мальчуган действительно не был похож ни на Егора, ни на Лиану. Однако Илюшин не мог отделаться от ощущения, что Коля ему кого-то напоминает. Он даже просмотрел фотографии актеров, которым приписывали в свое время романы с Лианой, но ничего не нашел.

В девяносто пятом, когда убили Свету Капишникову, мальчику было всего девять. Дотошный Илюшин проверил рассказ режиссера и убедился, что брат Егора погиб в две тысячи шестнадцатом, всего лишь месяц спустя после выхода на свободу.

Элле Домбровской было сорок три. Те же зеленые глаза, чувственный рот; кожа гладкая, как перчатка. Все в этом лице было безукоризненно: от идеально ровных бровей до крошечной родинки на подбородке. В юности Элла была очень красива, но с возрастом в ней появился лоск.

Лоск зрелой женщины сорока трех лет.

Элла вцепилась в свою красоту двумя руками, точно в сумочку, которую выдирает обнаглевший вор. В сумочке хранилось самое ценное. Элла служила своему телу как божеству, и божество платило ей сполна. Однако в ее прекрасных глазах застыли ужас и злость. Как несправедливо, что такая прекрасная женщина обречена стареть! Как отвратительно, что толпы юных красавиц взрастают с каждым годом, словно брошенные в землю зубы дракона, и армия их растопчет ее, не заметив.

С частным сыщиком она согласилась встретиться в маленьком ресторане в центре Москвы. Витая лестница привела его на второй этаж с высоким, как в церкви, потолком. На мысли о храме наводили и облупившиеся стены с фресками. Но была ли это настоящая обветшалость или ее имитация, Илюшин не разобрал.