Лярва

— Так вот оно что! — запищала она взволнованно. — Тогда и я её видела, эту вашу Лярву! Вот как вы сейчас только что описали её внешность, я сразу и вспомнила! Точно тебе говорю, Андрюша, она это была, больше некому. И тоже в коричневой куртке, и тоже с запахом таким, нечистого тела. И потому я, главное, её запомнила, что очень уж у неё глаза были злющие! Прямо злющие-презлющие, ей-богу! Сидела и сверлила меня своими злобными зенками. Я ещё подумала тогда: а чего это она на меня так уставилась и кто вообще такая? И почему таким волком глядит?

— Тётя, расскажи обстоятельно, по порядку, — Колыванов по привычке направил свою родственницу в нужное русло, что проделывал в беседах с нею постоянно и с большим терпением.

— Значит, так было дело. Вышла я как-то во двор кормить моих кошечек, недели две назад. Я подкармливаю во дворе бездомных кошек, жалею их, — пояснила она для Замалеи. — Вынесла, как всегда, и супчику, и колбаски, и карасей жареных. Купила на рынке карасей, Андрюша, и всем хороши оказались, только суховаты. Я уж нажарила себе, наелась да и вижу, что много мне одной, а из холодильника не люблю кушать.

Племянник сделал нетерпеливое движение.

— Так вот, значит, вынесла я всё и пошла к гаражам, с сумками-то. Там я обычно и кормлю кошечек, среди гаражей. Нахожу местечко, где погуще заросли клёнов да акаций: никто там не видит меня, не мешает, да и кошечкам спокойнее, когда никто не мешает. Ставлю на землю все свои судочки и миски, открываю их и сижу, жду, пока кошечки всё дочиста не скушают. А они ведь любят меня, кошечки мои, уж до чего же любят! И всегда бегут навстречу, прямо по пять, по семь штук бегут, сердечные. И ну ласкаться, ну тереться мне об ноги. И мурлычут, громко так мурлычут, аж слеза навернётся. А какие же тощие, боже мой, вы бы видели! Прямо кожа и кости, вот прямо только кожа да кости! Ну как их не пожалеть таких?

— Тётя, не отвлекайся, пожалуйста.