Любовь без поцелуев (СИ)

Ты же видишь – я живу тобою…»

Теперь он сидел на сцене, свесив одну ногу вниз, и не смотрел никуда, просто пел поверх голоса этой, как он её назвал – Земфиры, на кассете.

«Моей огромной любви

Хватит нам двоим с головою…»

Все смотрели и я не мог подойти к нему, как хотелось, вплотную.

«Хочешь море с парусами?»

Хочу.

«Хочешь музык новых самых?»

Всего хочу!

«Хочешь я убью соседей,

Что мешают спать?»

Я их и сам убью!

«Хочешь солнце вместо лампы?»

Теперь он танцевал с микрофонной стойкой в руке, крутил её, как… Танцевал с ней, как с человеком, не топтался на месте, а двигался так легко, как будто он на льду, а не на нашей оргалитовой сцене.

– Нет, ну, нифига себе, – услышал я, – нет, ну почему все классные пацаны обязательно пидоры?

«Хочешь за окошком Альпы?»

– Эй, хорош там своё ко-ко-ко устраивать! – крикнул кто-то. Убью! Но я не мог оторваться, смотрел, смотрел, как он медленно, обнимая эту дурацкую стойку, танцевал – вальс, что ли?

«Хочешь, я отдам все песни

Про тебя отдам все песни яяяя…»

– М-макс, харэ тупить, слазь давай! – говорить было трудно, но мне не хотелось, чтоб кто-то на него смотрел, – такого. Никто этого тут не заслужил. Макс – мой, пока он здесь, до последней минуты, пока он здесь – он мой.

Больше он не пел, ушёл к Рэю, они перебирали там кассеты, а я стоял, ни о чём не думал, не отвечал на вопросы, ничего не говорил. В голове крутилась песня, я её и раньше слышал, эту кассету у нас всегда ставят в конце, музыка не для танцев, чтоб уже расходились… Как он сказал, Земфира? Ну да, точно, «Брат 2»… Что-то такое мелькало в титрах, кажется…

До комнаты я его почти на себе дотащил, он вырубился совсем. Слышно было, что он закрылся изнутри, не выдернув ключ, – вот гад! А я поскорей пошёл к себе, на всех было уже наплевать. Лежал в постели, смотрел в потолок и чувствовал его губы на своих. Как же это… Как будто никто никогда не подходил ближе. Вообще – никто и никогда. Родня моя до меня особо не дотрагивалась, мать с отчимом если пиздили, то ремнём. С девками потом и самому противно было, ну, как же, полезет какая-то шалава тебе в рот! А тут всё было как надо, всё было, как хотелось, я целовал его, он целовал меня…

Я покосился на спящего Игоря. Чёрт, а его он тоже… Сука ты, Макс! Потрогал губы. Вроде ничего не изменилось. Улыбаться только хотелось всё время. Как полному дебилу. Интересно, почему дебилы всегда такие радостные? Как там Макс говорил, что все будут улыбаться? Ага, конечно.

А ещё я у него отсосал. Чем, блядь, я вообще думал? Ничем. Мне хотелось, просто хотелось. И сейчас прямо трясёт, как вспомню, какой он длинный, гладкий, горячий, какой он был на вкус, как Макс дышал и стонал там…

Я пьяный и счастливый идиот.

Следующее утро я проспал, потому что полночи валялся в постели, тупо вспоминал, вспоминал, вспоминал… От воспоминаний меня пробило на подрочить, но всё-таки я выпил порядочно и процесс затянулся. Но это пофиг, Макс тоже проспал и продолжал дрыхнуть, когда я уже проснулся и оделся. Я думал, я ему дверь выбью, орал: «Вставай, хорош валяться!», а он орал мне в ответ: «Комнин, иди ж ты нахуй, дай поспать!» – и я снова улыбался, как дурак.

Потом он выполз наконец, поклялся, что больше никогда пить не будет, и мы остаток дня слонялись туда-сюда, пиная балду, и только за час до отбоя я вспомнил, что уроки же, блядь, нихуя не сделаны! А там, как назло, ебучая геометрия, которую надо сдавать.

– И где моя линейка?

– Ты из неё катапульту сделал в прошлый раз, забыл уже?

– Яяя? Ну, найди новую, только не деревянную, ненавижу деревянные!

…

– Ты что притащил?!

– Линейка, пластмассовая, что тебе не нравится?

– Она розовая! С блёстками! С русалочкой Ариель! Ты ебанулся, да? Как я завтра такое из пенала достану? Неужели нигде нормальных нет?

…

– Блядь, Стас, ты смерти моей хочешь? Где ты вообще взял такое?

– Нет, ну на тебя не угодишь! – я ржал, глядя, как Макс туда-сюда вертит метровую железную линейку из кабинета трудов.

– Это не линейка, это меч короля Артура, блин! И щас ты у меня ей получишь!

– Да ладно, я же прикалываюсь, вот, держи нормальную…

Только бы он улыбался.

Десять, девять, восемь, семь…

Для вас и для Стаса с Максом в этой главе играли Дискотека Авария, Тату, Селин Дион, Катя Лель, Демо, Земфира

====== 29. А потом он уехал – 4ч ======

Макс уже был не здесь, он уже был там – у себя дома. Он всё время говорил, говорил, говорил… Строил планы на остаток четверти, на свой День рождения, на Новый год, на каникулы… Я, кажется, заочно побывал у него дома, в школе, во всех клубах, кафе, салонах красоты, спортивных центрах, перезнакомился со всеми его друзьями… Я уже его не затыкал. Какой смысл?

Я смотрел, чтобы ничего не случилось. А значит – один Макс не оставался вообще. И дело было не только в том, что он – это он. Тех, кто уезжает домой, всегда ненавидят и стараются достать. Оставить что-нибудь «на память». При мне всякое было – волосы заливали зелёнкой, сигаретой прижигали, иголки втыкали с нитками, пропитанными чернилами… Я такое с Максом сделать не дам.

– У тебя чего такие синяки под глазами?

– Да ничего…