Читаем Любовь к трем апельсинам полностью

Поскольку не в четверг, а в воскресенье

У короля назначено веселье,

Явись-ка в это время во дворец

И положи веселию конец.

Устрой им, черт возьми, свое веселье!

Устрой пожар, чуму, землетрясенье!

А не сумеешь так, как я велю,

Наплюй хотя бы в морду королю!

МОРГАНА

Кто-кто, а мы, сегодняшние феи,

Ворочали дела и покрупнее.

Я закачу ему такой скандал,

Какого он вовеки не видал!

Картина пятая Карнавал уродов. Площадь перед дворцом. На дворцовых балконах разместились король, принц и придворная свита. Внизу, на площади, веселится народная толпа. Тарталья ест апельсины и швыряет корки вниз.

ПАНТАЛОНЕ

Какая кутерьма! О, мама мия!..

Убогие… безрукие… хромые…

На многих карнавалах я бывал,

Но это самый жуткий карнавал!

БРИГЕЛЛА

Да, в этой жизни видывал я виды,

Но чтобы так резвились инвалиды!..

Посмотришь – и уверуешь вполне,

Что нет людей счастливее в стране!

ТРУФФАЛЬДИНО

Зато мы наконец-то – слава Богу! —

Приблизились к желанному итогу:

Взгляните-ка на принцево лицо —

Сияет, как пасхальное яйцо!..

(Моргана поскальзывается на апельсинной корке и падает. Вокруг нее собирается толпа).

КЛАРИЧЕ

Однако же, дружок, скажи на милость,

Что там внизу, на площади, случилось?

На что там, у фонарного столба,

С таким восторгом пялится толпа?

ЛЕАНДРО

Плясала старушонка на пригорке,

Да поскользнись на апельсинной корке,

И загремела вниз по мостовой,

Пересчитав все камни головой!

ТРУФФАЛЬДИНО

А принц хохочет! Гляньте: он хохочет!..

Да так, что аж ножонками топочет!..

Сдается мне, что этот карнавал

Тарталью все ж нормализовал!

МОРГАНА (обращаясь к Тарталье)

Я проклинаю сукиного сына,

Что подложил мне корку апельсина!

И я ему – пусть знает сукин сын! —

Припомню этот самый апельсин!

Пусть он идет, Италию покинув,

На поиск трех волшебных апельсинов,

А если не сумеет их найти,

То пусть издохнет где-нибудь в пути!

ГОЛОС ИЗ ТОЛПЫ

Беда! Мы стали жертвою обмана!

В толпе – колдунья! Злобная Моргана!

СИЛЬВИО (Панталоне в панике)

Коль бедному Тарталье верный друг ты, —

Добудь ему означенные фрукты!

Тем более что апельсины тут

Ну разве на заборах не растут!

ПАНТАЛОНЕ

Обзавестись мне будет не по силам

Хотя б одним волшебным апельсином.

Здесь цитрусы привычны, как трава,

Но в них – увы! – ни грамма волшебства!

ТАРТАЛЬЯ (Труффальдино)

Испорчен карнавал! И слава Богу!

Пора нам собираться в путь-дорогу!

Даю тебе на сборы пять минут,

Скорее собирайся, верный шут!

ТРУФФАЛЬДИНО

Ну вот опять… знакомая картина:

Чуть что – так «собирайся, Труффальдино!».

Но почему страдаю я один?

В стране до черта всяких Труффальдин!

ТАРТАЛЬЯ

Я думал, что, когда придется туго,

В тебе найду помощника и друга,

Но, видимо, надеялся я зря:

Тебе, приятель, всё до фонаря!

БРИГЕЛЛА (в сторону)

Ура! Ура! Победа!.. И при этом

Двух зайцев подстрелили мы дуплетом:

И принц, как говорится, обречен,

И мы, как говорится, ни при чем!

Труффальдино выходит на авансцену.

ТРУФФАЛЬДИНО (в зал)

Коль тайна апельсинов не раскрыта,

Комедия покамест не финита.

Спектакль не окончен – это факт,

Но в пьесе полагается…

ГОЛОС ИЗ ЗАЛА

Антракт!

ТРУФФАЛЬДИНО

Грация, синьоры!..

Конец первого действия

Действие второе

Картина первая

ТРУФФАЛЬДИНО

Какой уж день мы бродим по пустыне,

А апельсинов нету и в помине.

Тем временем уж скоро минет год,

С тех пор как мы отправились в поход!

ТАРТАЛЬЯ

Я думал, что свою доверил шкуру

Шуту, весельчаку и балагуру,

А между тем мне год как нет житья

От твоего занудства и нытья!

ТРУФФАЛЬДИНО

Помилуйте, откуда взяться шутке,

Коль я не ел уже седьмые сутки,

Когда и крошки нет, чтоб бросить в рот,

Тогда, мой принц, уже не до острот!

(Появляется маг Челио).

ЧЕЛИО (в зал)

Я – Челио, я маг добра и света.

Я существую как бы вне сюжета.

Я сбоку незаметно и хитро

Творю себе попутное добро.

Не то чтоб мое скромное участье

Герою обеспечивало счастье, —

Но при моем содействии герой

Вполне пристойно выглядит порой.

(Тарталье)

Вон там, у самой кромки горизонта,

Живет колдунья – грозная Креонта,

Не женщина, а дьявол – ё моё! —

И эти апельсины у нее.

Чтоб не вступать с колдуньей в перепалку,

Необходимо проявить смекалку.

Тут бесполезны дротик или нож —

Нахрапом эту ведьму не возьмешь!

Картина вторая ТАРТАЛЬЯ

Но здесь такие Двери – вот напасть! —

Нам в этот замок сроду не попасть!

ТРУФФАЛЬДИНО

Пресветлый принц, пожалуйста, поверь,

Что я уговорю любую дверь!

(Дверям)

Давайте, уважаемые Двери,

Построим отношенья на доверье!

Вам нужно лишь тихонько отвориться

И в замок пропустить меня и принца;

Перейти на страницу:

Похожие книги

Король
Король

Юшкевич (Семен Соломонович) - талантливый писатель. Родился в 1868 году, в зажиточной одесско-еврейской семье. Окончил в Париже медицинский факультет. Дебютировал в печати рассказом "Портной", в "Русском Богатстве" 1897 года. В 1895 году написал рассказ "Распад", но ни одна редакция не решалась его печатать. Между тем именно этот рассказ, помещенный, наконец, в 1902 году в "Восходе", создал Ю. известность. После этого он помещал свои беллетристические и драматические произведения в "Мире Божьем", "Журнале для всех", "Образовании", сборниках "Знания" и других. Некоторые произведения Ю. переведены на немецкий и древнееврейский языки, а товариществом "Знание" изданы два тома его рассказов (СПб., 1906). В рассказе "Распад" Ю. показал, как разлагаются устои старой еврейской жизни, городской и буржуазной, распадается прежняя общественная жизнь, теряя сдержку внешней организации, еще оставшуюся от былой внутренней спайки: распадается и сильная до сих пор своим единством, своей моральной устойчивостью еврейская семья, не связанная никаким духовным верховным началом, исковерканная бешеной борьбой за жизнь. Образы этой борьбы - кошмар Юшкевича. В "Ите Гайне", "Евреях", "Наших сестрах" он развернул потрясающую картину мира городских подонков, с его беспредельным горем, голодом, преступлениями, сутенерами, "фабриками ангелов", вошедшей в быт проституцией. Ю. любит находить здесь образы возвышенные, чистые среди облипшей их грязи, романтически приподнятые. Эта приподнятость и надуманность - враг его реализма. Многие его произведения, в общем недурно задуманные (драмы "Голод", "Город", рассказы "Наши сестры", "Новый пророк") местами совершенно испорчены манерностью, которая, в погоне за какой-то особенной правдой жизни, отворачивается от ее элементарной правды. Но даже в этих произведениях есть просветы значительной силы и подкупающей нежности. Особенно характерен для внутренних противоречий дарования Юшкевича язык его действующих лиц, то грубо переведенный с "жаргона", на котором говорит еврейская народная масса, то какой-то особенный, риторически высокопарный. В драмах Юшкевича слабо движение, а действующие лица, характеризуемые не столько поступками, сколько однообразно-крикливыми разговорами, индивидуализированы очень мало. Исключение составляет последняя драма Юшкевича "Король", имеющая сценические и идейные достоинства. Писатель национальный по преимуществу, Юшкевич по существу далеко не тот еврейский бытописатель, каким его принято считать. Его сравнительно мало интересует быт, он, в сущности, не наблюдатель внешних житейских мелочей и охотно схватывает лишь общие контуры жизни; оттого его изображение бывает иногда туманно, грубо и безвкусно, но никогда не бывает мелко, незначительно. С другой стороны, чувствуется, что изображение еврейства не является для него этнографической целью: еврейство Юшкевича - только та наиболее знакомая ему среда, в которой развиваются общие формы жизни. А. Горнфельд.

Семен Соломонович Юшкевич

Драматургия