Любовь к трем цукербринам

своей цели, а из переплетения мириад причин-

но-следственных связей, бесконечно древних,

совершенно бессмысленных в своей пестроте —

но управляющих ходом жизни. И в этих связях

(индусы называют их кармой), несмотря на всю

их нелепость, нет ни малейшей случайности,

потому что они развивают и продолжают тот

импульс, который дал когда-то начало миру.

Но во всякой сложной системе иногда воз-

никают сбои и перекосы. Их, к счастью, почти

всегда можно выправить — так же, как мы удер-

живаем равновесие, катаясь на велосипеде или

коньках.

Я чувствовал тонкий баланс человеческого

мира примерно как стоящий на канате циркач,

держащий на носу трость и жонглирующий ке-

глями — только на моем носу был весь цирк, и

это не зрители глядели на меня (они обо мне

даже не подозревали), а я на них. Когда равно-

весие чуть нарушалось (такое происходило поч-

ти каждый день), мое внимание тут же устрем-

лялось к той точке зрительного зала, где это

случилось, а остальное исчезало в тени. Я ви-

дел, что мне нужно сделать, даже не вникая в

суть событий.

Попытаюсь объяснить, что я имею в виду, на

условном, но зато всем понятном примере

(о реальных случаях своего вмешательства я,

увы, не могу говорить по правилам служебного

кодекса).

Бывают кинокомедии (и фильмы ужасов

тоже), в которых прослеживаются очень длин-

ные причинно-следственные связи. Например,

брошенный с киевского балкона окурок попа-

дет на воротник сотнику Гавриле, переходяще-

му дорогу. Имя в данном случае тоже условное:

у Ильфа и Петрова, помнится, кто-то из героев

писал «Гаврилиаду» — поэму о бесконечном

многообразии возможных истоков Первой ми-

ровой. Вот и я о том же.

Таврило останавливается и начинает чи-

стить камуфляж. Его сбивает вылетевший из-за

угла грузовик с покрышками, Таврило в тот ве-

чер не выходит на трибуну майдана, Янукович

еще на полгода сохраняет свой золотой батон,

Крым остается украинским, Обама не обзывает

Россию региональным бастионом реакции, и все

остальные колеса истории, большие и малые, не

приходят в движение. Направление, в котором

сместится равновесие мира, зависит от того, по-

падет ли окурок в сотника в нужный момент.

Представим себе, что из-за возникшего в

мире дисбаланса стоящему на балконе куриль-

щику, уже дотягивающему свою сигарету на

февральском ветру, собирается позвонить

ушедшая по революционным делам жена, из-за

чего курильщик не затянется в последний раз и

окурок полетит вниз слишком рано.

Жена курильщика, готовая сделать роковой

звонок, ушла на самом деле не жарить пирожки

для воинов света, как наврала мужу — она спу-

стилась на другой этаж, где ее трахает приезжий

активист из Тернополя. Этот активист еще мо-

жет спасти братство славянских народов, если

закончит процедуру на полминуты позже и зво-

нок опоздает...

Но для этого жена курильщика должна вы-

глядеть менее привлекательно — у нее под гла-

зом должен быть замазанный тональным кре-

мом синяк... Который ей три дня назад могла

поставить вредная гражданка, поспорившая с

ней в метро о месте Симона Петлюры в украин-

ской истории... Но для этого у вредной граж-

данки должен быть с собой тяжелый зонтик с

синей ручкой, совершенно не нужный нор-

мальному человеку в феврале.

И так далее, без начала и конца — подобные

связи уходят в прошлое и будущее бесконечно

далеко.

Когда я чувствовал, что хрупкий баланс мира

готов нарушиться, главное было обнаружить и

исправить сбой как можно раньше. Например,

в тот момент, когда собирающаяся на улицу

вредная гражданка глядит на зонтик и думает:

«брать или не брать?»

Мне не нужно было знать, зачем ей зонтик в

феврале. Мне не следовало разбираться в поли-

тических взглядах сотника или вникать в отно-

шения балконного курильщика с женой. Мне

ни к чему было выяснять, какие женщины нра-

вятся тернопольскому активисту. Спрессован-

ное до мгновенного инстинкта узнавание сути

указывало мне: вредная гражданка в городе Ки-

еве раздумывает, брать ли с собой зонт — и от

этого в будущем может случиться много неожи-

данного. Если она положит зонт в сумочку, мир

будет одним. А если нет, он будет другим.

Сбой мог возникнуть именно в этот момент.

А исправить его можно было и потом, тысячью

разных способов: по линии тернопольского ак-

тивиста, по линии курильщика, по линии шо-

фера грузовика и по множеству других вплетен-

ных в эту историю траекторий и маршрутов,

вплоть до самого сотника Гаврилы. Целые гроз-

дья возможностей возникали в моем наведен-

ном в будущее уме. Я видел их слоями и фрак-

циями — они делились на тяжелые и легкие.

Легкие не оставляли за собой ряби — а тяжелые

и грубые создавали новые проблемы, которые

опять надо было решать — «гасить волну», как я

это называл.

Я не знал ничего про связь зонтика с Кры-

мом — хотя мог бы при желании проследить

все причинно-следственные переходы. Но я

так не делал. Я лишь чувствовал инстинктом,

что равновесие мира проще всего уберечь, чуть

поработав с этой совершенно незнакомой мне

гражданкой и ее зонтом. Я не вглядывался в

будущее без нужды, ибо всезнание было мучи-

тельным.

До какой степени, понять может только

другой Киклоп. Из общеизвестных метафор,

дающих об этом представление, мне вспоми-