Любовь к трем цукербринам

гвардейцев, придворных поэтов и на все гото-

вых танцовщиц, то я мог, как мне кажется, рас-

считывать даже на большее.

Свой остров, пурпурная мантия, функцио-

нирующий по строгому и таинственному рас-

порядку двор, лучшие сыны и особенно дочери

человечества, ждущие, когда на них падет мой

задумчивый взгляд... Скульпторы, состязающи-

еся за право высечь мой портрет в мраморе...

Кантаты в мою честь... Белые голуби, выпуска-

емые на свободу в мой день рождения... И бес-

конечные заговоры.

Именно для того, чтобы всего этого не про-

исходило, Киклопу следовало скрывать свою

миссию и жить среди людей, затерявшись в од-

ном из крупных городов. Он должен был вести

среднестатистический образ жизни. Ему следо-

вало быть незаметным для любого внешнего

наблюдателя, скрупулезно и подозрительно из-

учающего нашу реальность (а такие наблюдате-

ли существовали — позже я расскажу о них под-

робнее). Даже одинокая идиллическая жизнь на

небольшом островке была слишком большим

риском — подобные опыты ставили в прошлом,

и кончились они известно как: встречей с изо-

бретательным царем Итаки и другими активи-

стами прогресса.

Впрочем, случай Полифема исключителен.

Его несчастье связано с тем, что он был един-

ственным Киклопом, отказавшимся от услуг

Свиты. Тех самых людей в масках, которых я

видел в своем похожем на сон видении. Я не со-

бирался повторять его ошибку — да мне этого

никто и не позволил бы.

Раз уж я упомянул Полифема, добавлю, что

Киклопом был еще один из известных персона-

жей древности — его звали Чжуан-цзы, и имен-

но на этом посту он почерпнул свои выдающи-

еся познания. Его жизнь после ухода на покой

сложилась вполне благополучно. Киклопами

были и некоторые пророки — но я не называю

имен, чтобы меня не обвинили в святотатстве.

А из широко известных современников в их

число входил, например, умерший в начале

века ученый Джон Лилли (о нем еще будет речь

в этой книге).

Именно древние Киклопы и были источни-

ком прозрений о будущем человечества — а по-

чему эти прозрения оказались такими противо-

речивыми и взаимоисключающими, я объясню.

Свита была очень почтенным институтом.

Можно сказать, одним из тех тайных орденов, о

которых постоянно пишут мастера междуна-

родного иронического детектива с невысоким

масонским градусом. Вот только охранял этот

орден не могилку Иисуса и не томик Платона —

а меня.

Про Свиту Киклопу следовало знать лишь

то, что она существует. Таково было древнее

правило, необходимое как для моей собствен-

ной безопасности, так и для безопасности Сви-

ты. Мне не следовало надолго останавливать на

ней луч своего всеведения. Я не знал точно, где

расположены те комнаты и залы, что я иногда

видел, и не старался этого выяснить.

Наше общение происходило незаметно для

внешнего мира. Я не звонил никому по телефо-

ну, не назначал встреч. Я всего лишь следил за

ходом мыслей нескольких сменяющих друг дру-

га служителей, как бы державших передо мной

нараспашку свои умы (искусство склоняться в

мысленном взоре Киклопа каким-то особым по-

чтительным способом — так, что я действитель-

но ощущал чужое сознание как раскрытую кни-

гу,— передавалось, видимо, из века в век).

Свита решала все возникавшие у меня про-

блемы. Причем с такой эффективностью, что я

почти не чувствовал трения о быт. Мне не надо

было никого ни о чем просить.

Эти услужливые умы как бы прокручивали

передо мной список различных удобств, нов-

шеств, возможностей и жизненных обстоя-

тельств (все было довольно скромным), откуда

я мог выбирать, используя тот самый глагол,

которым жег в остальное время сердца граж-

данских лиц. Затем я точно так же выбирал ме-

тод нашей коммуникации из веера возможно-

стей, возникавшего в их мыслях.

Я знал, как выглядит для членов Свиты наше

общение — в своем медитативном сосредоточе-

нии они предлагали молчащей темноте вариант

за вариантом, и темнота рано или поздно делала

выбор. Вернее, выбор делали они сами — но в

отличие от всего остального человечества они

знали, что за этим стоит.

Для любого внешнего наблюдателя мое вза-

имодействие со Свитой просто отсутствовало.

Но всего через неделю после происшествия у

зеркала я собрал в сумку самое необходимое —

словно уезжая ненадолго на дачу — и вышел из

дома. На улице меня ждала машина, обычное

такси. Я сел на заднее сиденье и, даже не глядя

в зеркальце, где плавали глаза шофера, сказал:

— Поехали.

И машина повезла меня в новую жизнь.

Этот шофер не имел отношения к Свите. Он

был водителем такси, приехавшим на обычный

вызов. А я — обычным пассажиром.

Ожидающий меня новый дом мало чем от-

личался от старого, только квартира теперь

была на последнем этаже, и из нее открывался

вид на лес, одного взгляда на который мне хва-

тало, чтобы снять постоянно копящуюся в моем

сознании усталость. Это была простая город-

ская квартира — тихая, удобная и большая.

Кроме нее, на этаже имелась еще одна. Но там

никто не жил, и я был избавлен от необходимо-

сти обсуждать политику и погоду в ожидании

лифта — или открывать дверь соседскому ре-

бенку, которому срочно понадобились ацетон,

уксус и марганцовка.

В будние дни я выходил из дома примерно в

десять часов, когда основная волна спешащих