Любовь к трем цукербринам

Я действительно занимался сочинитель-

ством за своим рабочим столом около часа в

день — и успел написать не так уж мало: три по-

вести, вошедшие в эту книгу (текст, который вы

читаете сейчас, был написан, когда я уже пере-

стал быть Киклопом).

Возможно, в таком длинном предисловии

есть элемент неронианства: когда разными по-

сулами и обещаниями заманивают граждан во

дворец, а потом запирают двери и вынуждают

слушать игру на лире. Впрочем, я оцениваю

свои опыты трезво: главное достоинство моей

безыскусной прозы в том, что она... Она... В об-

щем, я хотел проявить обезоруживающую

скромность, вы это поняли и все мне простили.

Но перед тем, как перейти к моим художе-

ственным опытам, мне надо рассказать о Пти-

цах — иначе дальнейшее будет не вполне ясно.

ПТИЦЫ

Описанные мной меры маскировки могут

показаться странными и чрезмерными — вроде

бы я, обладая всеведением и способностью вли-

ять на других, легко мог предотвратить прибли-

жающееся ко мне несчастье.

Так оно и было — во всем, что касалось злой

воли обычных людей или предсказуемой меха-

ники этого мира.

Но в мире присутствовала и другая воля, ко-

торой я не видел, и исходила она не от людей.

Иногда она действовала через них. Но даже и в

этом случае она не делалась мне понятна, по-

тому что подчиненные ей люди каким-то обра-

зом исчезали из зоны моего восприятия. Они,

собственно, переставали быть людьми и пре-

вращались в подобие метеоров, падающих в

наш мир, чтобы навлечь беды на меня и таких,

как я (однажды мне удалось заглянуть в созна-

ние такому метеору — поэтому я знаю, что срав-

нение подходит).

Странно, но эта враждебная воля не созда-

вала тех дисбалансов, которые я торопился ис-

править. Возможно, Враг не обладал тем же ви-

дением мирового равновесия, что и я, и не

понимал, на какие уязвимые точки следует на-

жать, чтобы его нарушить. Он всего лишь ста-

рался сжить меня со свету. Но я вовсе не был

главной целью: его стратегия применительно к

нашему миру оказалась куда фундаментальней.

Враг был осторожен, умен — и прятался гораздо

лучше меня.

Свита предупреждала меня об опасности с

самого начала. Своим мысленным взором я ча-

сто видел одного из помощников, склонивше-

гося перед древним египетским папирусом на

стене пустой каменной комнаты. Его раскры-

тый передо мной ум содержал одно бесконечно

повторяющееся слово:

УГРОЗА УГРОЗА УГРОЗА УГРОЗА

Служитель сам не знал точно, в чем заклю-

чена угроза. Он знал лишь одно — демонстра-

ция папируса Киклопу была единственным

способом предупредить его об опасности.

Остальное Киклопу следовало увидеть и понять

самому. Этому ритуалу было столько же лет,

сколько папирусу. Но я пока что не видел ниче-

го, кроме рисунка на свитке.

Рисунок был малоинформативен. Он изо-

бражал бога Джихаути — человека с птичьей го-

ловой, повернутой в профиль. Его голова была

непропорционально маленькой, с длинным

изогнутым клювом, а над ней высился сложный

и хрупкий головной убор, похожий на подня-

тый парус. В каждой руке Джихаути держал по

маленькому человечку, покорно закрывшему

лицо руками — одним он замахивался для бро-

ска, а другого держал перед грудью, как бы для

противовеса.

Под рисунком был текст, который я неожи-

данно для себя смог понять (единственный раз,

когда мне удалось прочесть что-то по-

древнеегипетски — этот язык показался мне

подобием комикса, загруженного тысячелетни-

ми хозяйственными смыслами). Смысл надпи-

си был примерно таким:

«Придет могучий Враг, сильный и мощный,

оружием которому будут люди. Будь настороже

в одиноком месте! Воздев руки, увидишь Врага».

Египтолог, возможно, перевел бы текст ина-

че — но я напрямую видел смысл, заложенный в

него его авторами. То, что я перевел как «ору-

жие», в оригинале имело смысл «камень для

пращи», но было употреблено, как я понял, ме-

тафорически. А «воздев руки» могло так же оз-

начать «возложив, подняв, употребив» — вооб-

ще сделав что-то руками. «Одинокое место»

означало в первую очередь пустыню. Гулять там

следовало с осторожностью.

Джихаути, или Тот. Тот самый, хочется мне

сострить. Бог магии, письменности и вообще

всякой эзотерики. В двух разных написаниях

его имени так или иначе присутствовала птица.

Надпись казалась шифром — она явно пыта-

лась сообщить мне нечто важное в обход непо-

священных. Но единственное тайное знание,

которое я приобрел после этого ритуала, заклю-

чалось в том, что мне следует опасаться птиц.

Я попытался донести до служителя, замершего

перед свитком в поклоне, что того же результа-

та можно было добиться гораздо проще — изо-

бразив на пергаменте, например, гадящего с

высоты воробушка. Его тело тут же стало сокра-

щаться в приступах тихого смеха. Киклоп из-

рядно пошутил...

Мне, однако, было не до шуток. Надо мной

нависла опасность, а я не понимал ее природы

и не видел источника. Но предупреждение по-

могло: именно оно — или, вернее, вызванная

им бытовая осторожность, чтобы не сказать пу-

гливость, и спасли мне жизнь при атаке.

Был вечер. Я шел к метро по дороге домой с

работы. Стоял один из тех прекрасных летних