Любовь к трем цукербринам

ясновидение имеет границы. Но я подозреваю,

что Киклоп — это просто станционный смотри-

тель, следящий за тем, чтобы пассажиры, путе-

шествующие между мирами, спокойно проез-

жали через эту вселенную и делали требуемые

пересадки без головной боли.

Кто остается в прошлой вселенной вместо

нас? Я думаю, что правильный ответ на этот во-

прос звучит так — прошлая вселенная стано-

вится для нас теневой. А что там происходит с

кем-то другим, пусть он сам и выясняет, когда

ему дадут на это грант.

В таком путешествии нет путешествующего,

а есть только маршрут. Реальность каждого

шага как бы опирается на нового странника, и

всякий из них окружен своим космосом с дале-

кими планетами, на пыльных тропинках кото-

рых уже успели наследить местные поэты-пе-

сенники.

Поэтому вопрос «что будет в Москве через

двести сорок лет» имеет смысл лишь примени-

тельно к каждому отдельному будущему москви-

чу: городов с таким названием будет столько же,

сколько будет разных умов, собирающихся вер-

нуться сюда рикошетом через два столетия.

А их, как ни странно, особенно много среди

тех, кто не любит этот город. Я вообще заметил —

кипучая ненависть к «рашке» — верное свиде-

тельство, что у человека впереди еше много-мно-

го хмурых и неустроенных российских жизней,

обычно на самом социальном дне, и ни в цитру-

совом Средиземноморье, ни среди горячих эстон-

ских парней от этого не спастись: все сбудется в

точном соответствии с вокзальным анекдотом

про зацепившиеся в другом городе подтяжки.

Версий грядущего неисчислимо много — и

все они существуют независимо, хотя некоторые

параллельные вселенные очень похожи друг на

друга (даже рай и ад, куда направляются люди —

это чаще всего просто тюнинг и доводка уже зна-

комой им базовой реальности). Наша свобода

воли состоит в том, что у нас нет никакого зара-

нее предопределенного и окончательного марш-

рута. Но у любого из поездов, на которых мы

едем в данный момент, такой маршрут суще-

ствует. И он железно ясен. Поезд «Москва-Пе-

тушки» никогда не прибудет в Лондон, туда мо-

жет приехать только добрая память о Венечке.

По каждому из маршрутов мчится свой поезд

реальности, везущий одну из наших теневых

проекций. Вопрос заключается в том, на каком

из поездов окажемся мы сами. Я говорю об этом

для того, чтобы объяснить, почему нет смысла

спрашивать, каким будет мир через сто, двести

или триста лет. Всегда надо переспрашивать: для

кого именно? Для какой из бесчисленных линий

его развития, проходящих сквозь разные умы?

КОМНАТА СМЕХА

Мы уже почти закончили с теорией — оста-

лось два слова для самых стойких (можно про-

пустить их, перейдя сразу к следующей главе).

Я постараюсь объяснить, почему возможные

ошибки и неточности в моих рассуждениях —

если они есть — ничего на самом деле не меняют.

Своя вселенная есть у креакла, своя у ватни-

ка, своя — у математика-педофила, прикован-

ного к России-матушке ненавистью такой силы,

что соседи содрогаются от издаваемых им за

стеной звуков и вызывают в испуге милицию,

своя — у затаившегося за другой стеной некро-

фила, все еще полагающего, будто его спасет

тишина. У всех свои индивидуальные маршру-

ты. И миры, по которым эти маршруты прохо-

дят, разные.

Строго говоря, у наших умов нет никакого

общего будущего (если допустить, что наше от-

даленное эхо — по-прежнему «мы»). Тем не ме-

нее всякий из нас способен унести с собой ко-

пии всех встреченных и воспроизвести их в

новом мире.

Как такое может быть? Ведь получается, что

в каждом случае возникает целая отдельная все-

ленная со своей историей. Не слишком ли жир-

но — отправлять семь миллиардов статистов

ублажать каждого отдельного гражданина?

Это, конечно, звучит неправдоподобно. Но

информированные люди говорят: то, что мы

принимаем за себя и других — это множествен-

ные отражения изначального ума в некой ком-

нате смеха, и сколько есть на земле людей,

столько таких комнат. В каждой из них кривые

зеркала отражают друг друга — но сами по себе

все комнаты безлюдны, хотя посетителю и ка-

жется, что вокруг уйма народа. Это не совсем

обычная комната смеха: посетитель в ней не

особо отличается от отражений. А вся челове-

ческая наука — это аналитическая геометрия

падения и отражения лучей в том специально

выделенном углу, где измерения разрешены ад-

министрацией.

Если мы попытаемся записать формулу ин-

дивидуальной судьбы (или личной комнаты

смеха), она будет выглядеть примерно так:

(Х*0+Х₁ *0+Х₂*0+Х_з*0..)*0=0

X — это то, что мы принимаем за себя, а X₁,

X₂ и так далее — те, кого французские филосо-

фы называют «другими». Формула всей суммы

индивидуальных миров, из которых состоит ре-

альность, будет выглядеть так:

(Х_∑ *0+Y_∑ *0+Z_∑0...)0=0

Можно, наверно, нарисовать и дальнейшие

уравнения, и немало. Но на самом деле совер-

шенно неважно, что будет происходить внутри

скобок, как икс связан с игреком и сколько там

разных пузатых членов — потому что все ком-

наты смеха помножены на ноль. И весь наш на-

нопузырек тоже. Увы, друзья, увы.

Именно поэтому поезда могут как угодно да-

вить бабочек, и наоборот. Даже если связь вре-

мен порвется, ничего страшного не произойдет.