Любовь к трем цукербринам

его словам, эта панорама настигала всех, выхо-

дящих в осознанное сновидение дикими тури-

стами. Вид висящего среди облаков кластера был

принудительным роликом, которым система

блокировала возможность самостоятельного пу-

тешествия в фазе LUCID. Нечто вроде грандиоз-

ной росписи на тюремном заборе. Причем фре-

ска изображала не что иное, как саму тюрьму.

Тонко. И экономно.

Анонимус, конечно, профессиональный кон-

спиролог и способен увидеть макабр даже там,

где его нет — но подобное решение выглядело

таким изящным и поэтичным, что вполне мог-

ло быть правдой.

Вот только кластер 23444-2Ж не тюрьма.

А просто жилой блок, где живут на вэлфере по-

следние русские кряклы. Живут, надо признать,

средне. Но американские, европейские, бра-

зильские и китайские люмпен-консумеры вла-

чат свои дни в точно таких же условиях... Един-

ственная разница в том, что вэлферные русские

потребители называют себя «кряклами» — и

очень обижаются, когда их так называет кто-то

другой. Как со словом «ниггер» у черных, поду-

мал Кеша.

Кластер 23444—2Ж был некрасив. Он похо-

дил на огромную многоэтажную инсталляцию из

ободранных пивных банок, грязных воздушных

шаров, заплатанных скворечников и посерев-

ших от времени молочных пакетов: так выгляде-

ли индивидуальные жилые блоки, изготовлен-

ные в разное время и прилепленные к общей

антигравитационной базе. Сама база давно уже

была неразличима под густыми наростами жи-

лых модулей — видны были только мощные тро-

сы лифтов, уходящие вниз в облака.

Говорящие головы с фейстопа — разумеет-

ся, радикально-левых взглядов, других Кеша не

слушал,— сравнивали вэлфер-кластеры с ки-

шечником Вавилонской башни, вывернутым

наружу. Еще сравнивали с проказой, наросшей

на теле человечества — и спрятанной от взора за

тучами. С перевернутыми гроздьями гниющего

винограда (на взгляд Кеши это было очень точ-

ным визуально). Еще уподобляли кошмару мо-

наха Кампанеллы, придумавшего когда-то го-

род Солнца. И слово «кошмар» здесь подходило

сразу во многих смыслах.

Хотя бы потому, что увидеть кластер 23444—

2Ж так, как сейчас, Кеша мог только во сне: в

реальности он не смог бы висеть в небесной вы-

соте, созерцая родной дом. Замерз бы до смер-

ти. И потерял сознание от недостатка кислоро-

да. Поэтому сам факт того, что Кеша был жив,

доказывал: он спит.

Еще кластер походил на заоблачное гетто.

На фантастическую помойку среди облаков,

какую мог бы нарисовать генетический гибрид

Босха и Дали. Кластер, собственно, и являлся

помойкой — свалкой отходов человеческой жиз-

недеятельности, самой токсичной частью кото-

рых были сами люди.

Нас выкинули в небо как мусор, думал Кеша.

При высотах больше пяти километров не надо

платить аренду за землю — а только за крепление

тросов, по которым лифты поднимают карбо-

протеиновые смеси и спускают отработавшее

оборудование («Ж» — и есть маркировка места,

где прицеплены тросы, какое-то «Жулебино»).

Воду фильтруют прямо здесь. А жизненные впе-

чатления... Вот насчет них довольно сложно ска-

зать, где и кто их производит. Если в мозг посту-

пают только электрические импульсы, значит,

впечатления производит сам мозг. Так это и

было всю историю — просто сейчас чуть изме-

нился интерфейс.

Наше заоблачное гетто почти ничего не сто-

ит остальному человечеству, думал Кеша. И, са-

мое главное, мы живем здесь добровольно. Сво-

бодно. Люди столько веков боролись за свою

свободу и достоинство — и, говорят, победили.

Значит, именно к этому заоблачному раю они и

восходили последние десять тысяч лет?

Когда Кешу посещали мысли про СВОБО-

ДУ, он всегда вспоминал свое имя — единствен-

ное наследство от неведомой мамочки. Она на-

звала его «Che» в честь какого-то борца за вашу

и нашу, прославившегося в двадцатом веке.

Судя по фоткам, это был модный парень в берете

со звездочкой, из-под которого падал на плечи

длинный психоделический хайр. Против чего

этот «Che» боролся, Кеша так и не смог толком

понять, хотя посмотрел про него два историче-

ских фильма. С тех пор прошло слишком много

времени, чтобы можно было отличить скисшее

добро от выдохшегося зла.

Понял Кеша только одно — его официаль-

ное имя читалось на самом деле как «Че». Но

при локализации сертификата о рождении си-

стема превратила его в «Ке». Зато к этому «Ке» в

русском языке нашлось ласковое уменьшитель-

ное — «Кеша», от иезуитского имени «Инно-

кентий». Вот так система ловит нас за револю-

ционный хайр и возвращает в лоно родной

культуры, заботясь о сохранении нашей иден-

тичности даже на высоте в пять километров...

Часть кластера затянуло серым холодным

облаком. Оно походило на дым — словно где-то

в недрах небесной помойки начался пожар.

Как только Кеша подумал об этом, он сразу

стал замечать обгорелые модули, уничтожен-

ные терровирусом. Их было много. Больше, чем

в прошлый раз, когда Кеша любовался панора-

мой родного кластера. И больше всего — двух-

местных семейных, вроде того, в котором жил

он сам: вирус, поразивший одного из партне-

ров, никогда не оставлял в живых другого. Ин-

тересно, кстати — компьютерные вирусы стали

наконец оправдывать свое название. Они се-

годня убивают как HIV и Эбола в прошлом...

Модули сжег, конечно, не сам вирус — после