Любовь убитой Снегурочки

– Ложись!!! – заорал я ему, но бандит все-таки успел послать очередь в его сторону. Тут у меня совсем в голове помутилось. Я даже не вспомнил о том, что буквально у меня под ногами валяется целый арсенал: ружье, пара ножей, два автомата. Я кинулся к мерзавцу и вцепился в него голыми руками. Обхватил, наплевав на то, что свой автомат он все еще сжимает в руках, и со всей дури швырнул его на землю так, что из него воздух вылетел со свистом. В этот момент он еще мог меня застрелить, но он, похоже, даже не вспомнил о том, что вооружен. А я кинулся сверху и сжал руки у него на шее. – Егор сделал паузу, глядя на дно своей чашки. Потом тихо досказал: – В общем, Томка, я придушил его насмерть. Но, хотя это, скорее всего, и неправильно, совесть меня за это не мучает, нет. Просто неприятно осознавать, что я оказался на это способен.

– По заслугам! – жестко резюмировала Тамара.

Потом спросила:

– А что же с Олежкой? – и голос у нее при этом дрогнул.

Она и сама не была уверена, хочет ли узнать правду о судьбе паренька.

– Когда я пришел в себя и добежал до него эдакой зигзагообразной рысью, выяснилось, что у него прострелена грудь. Он смотрел на меня, рот открывал, как будто хотел мне что-то сказать, но не мог, только кровь на губах пузырилась. Я в первый момент аж волком взвыл, осознавая свою беспомощность! Но просто так все равно не смог бы стоять, поэтому начал шевелиться. Затянул ему раны, как мог, подручными средствами, потом сбегал в наш разгромленный лагерь – благо, почти рядом! – и нашел аптечку. А дальше решил нести Сынка к бандитскому вездеходу: зная местность, я представлял себе, где они могли его оставить. Как мог аккуратнее взвалил Олежку на плечи и пошел.

Это был страшный и очень долгий путь: время словно растягивалось, издеваясь надо мной, а у Олежки в горле хлюпало при каждом его выдохе. Мне было жутко слышать это хлюпанье, и в то же время я очень боялся, что оно вдруг прекратится совсем. Шагая так, я уже подумывал о том, а не выбросить ли мне этот проклятый самородок, который я успел захватить с собой по пути за аптечкой? Он был уникален, он был не просто массой золота, какую в нем видели бандиты – нет, для специалиста он был гораздо, гораздо большим: творением природы, шедевром земли. Но в тот момент я искренне его ненавидел. Однако все-таки не выбросил, но лишь по одной причине: выброшенный, он снова был бы кем-то найден, и снова мог бы собрать свою кровавую жатву. Нет, решил я, хватит с него и одной.

Тут, где-то на середине пути, Олежка сделал попытку похлопать меня по плечу. Я его понял. Остановился, положил его на землю. Судя по его виду, ему было совсем плохо. Он не мог говорить и, обмакнув палец в свою промокшую повязку, написал мне кровью на ближайшем камне: «Мама». Ох, что со мной было! Я в детстве так никогда слезами не умывался! Но все-таки этот день был в чем-то для меня счастливым, потому что, уже теряя всякую надежду, я вдруг услышал далекий шум винтов. А вскоре нарисовался и сам вертолет, которого мы уже не ждали. Прилети он раньше, все наши ребята остались бы живы. Но хоть одного, Олежку, его прилет все-таки спас. – Егор снова отхлебнул из кружки вина. – Так что вот, Томка. Судим-то я не был ни разу, в первую нашу встречу я тебе не соврал. А вот под следствием приходилось неоднократно бывать, когда устанавливали пределы необходимой самообороны. Я был удачливым разведчиком, и у меня в руках не один раз оказывалось целое состояние, на которое всегда находилась куча охотников. Женька знал о некоторых этих историях, вот, наверное, откуда ему на ум и пришла мысль сгустить краски и приврать тебе, что я бывший зэк. А в остальном ты, конечно, права: ну откуда мне было в глухой тайге или в тундре набраться житейского опыта?

– Прости! – с чувством выдохнула Тамара. Теперь уже сама налила им обоим вина и предложила: – Давай выпьем, не чокаясь. За тех твоих ребят.

Егор в знак согласия лишь молча взял свою кружку. Приподнял ее, как бы салютуя тем, кого больше нет, и осушил до дна. Тамара последовала его примеру, а потом, глубоко вздохнув для храбрости, поцеловала Латонина в щеку. Егор улыбнулся ей, правда, на редкость печально, потом предложил:

– Том, раз уж сегодня вечер так повернулся, давай-ка еще бутылочку? Правда, вина больше нет, осталась настойка.

– Только мне много не наливай, я уже и вином неплохо нагрузилась, – кивнула Тамара.

– Нет проблем. – Он достал стопки вместо кружек и открыл бутылку.

Тамара взяла свою стопку, наполненную где-то на треть. Понюхала, пока Егор закидывал в камин еще одно символическое полено, которое будет потрескивать, играя огненными язычками. Ежевика! И не какая-то там химия, уж Тамара-то могла в таком разобраться, потому что Женька настойки тоже любил. Женька! Теперь Тамаре дорога была каждая мелочь, которая была с ним связана. А Егор был с ним связан, как никто другой. Вон и настойками тоже не брезгует. Не на пару ли с Женькой он к ним приобщился? Еще по юности лет, пробуя первый алкоголь тайком от родителей?