Почему в прежнее время все проходившие под сводами Спасских ворот благоговейно обнажали головы? Мало кто знает это теперь, да и прежде знали немногие.
Так повелось, – отвечали обычно, – а почему, как и откуда – сами не знаем.
В царствование Бориса Годунова, всенародно избранного и венчанного в Успенском соборе всея Руси Государя, жил в убогой хибарке за рекою Яузой безместный поп Василий. Не дано ему было прихода и негде было творить попу Василию свое иерейское служение. По воскресеньям ходил он к заутрене в ближайшие к Яузе храмы и обедни там отстаивал, притулясь в дальнем углу, где потемнее. Перед святительские лики же, в лампадное сияние стыдно было попу стать: бос он был по бедности и не рясу иерейскую, а посконную рубаху носил на своих плечах. Да и рубаха-то, как у старца убогого: дыра на дыре, заплата на заплате.
– Безместный…
По большим праздникам еще труднее приходилось отцу Василию. Знатные бояре разоденутся в парчевые ферязи, а супруги их законно белотелые боярыни в шитых травяными узорами душегреях, в жемчужных киках близ амвона станут. За ними – купцы-богатеи, во фряжских и веницейских бархатах, кушаками кизылбашского шелка перепоясанные. С ними безместному попу в его рубище стать нельзя, а с нищими да убогими в притворе тоже не годится. Как-никак, а все-таки поп, хотя и безместный. На нем сан. На нем благодать. И убогие закорят, засмеют попа:
– Ишь, куда лезешь, хапуга! Христарадный кус у нас, несчастных, изо рта рвешь!
Всплакнет с утра в такие дни поп Василий и побредет своими босыми ногами мимо Божьего храма к Яузе-реке. Там, в прибрежных ивовых кустах, у него свой алтарь, свой престол: два камня песочины друг на дружку положены. Поставит на них безместный поп икону ангела своего Василия, Кесарийского святителя, медный крест положит и творит тихое моление, обратяся лицом к восходу.
– Слава Тебе, показавшему нам свет!..
Припадает нечесаной головой к сырой русской земле и за нее Человеколюбца молит; за народы и языки, на ней труждающиеся; за воинство христолюбивое, от супостатов ее обороняющее; за царей праведных, ко благу народы сии ведущих, и за царей ее, перед Господом согрешивших; за свет истинный Христовый познавших и за неудостоенных еще узреть света сего; за силою облеченных и за бессильных, ими попраных; за мудростью одаренных и за разумением скудных; за богатых и за нищих; за вознесенных и за поверженных, за здравых и за болящих, за праведных и неправедных…
– Праведных, Господи, к престолу своему вознеси, а заблудившихся на путь истины Твоея наставь. За всех и за вся молитва моя к Тебе, Господи, ибо все они – Русь, народ русский! Ты же, Человеколюбец, се веси!
Молился однажды так безместный поп Василий, жарко молился и день тот был жаркий. Припал поп своей нечесаной головой к сырой, прохладной земле, сомкнулися очи его, уснул иерей Василий, в поклоне земном склоненный, и ему, на молитве почившему, дивный сон привиделся.
Будто стоит он, безместный поп, на Красной площади в ранний утренний час. Солнце еще не всходило и не будил глас колоколов кремлевских почивающих москвичей. Но дивное дело: растворены настежь Спасские врата и нет при них ни стрельцов с бердышами и пищалями, ни окованной в железные панцыри суровой иноземной стражи. И площадь вся пуста. Стоит на ней один поп Василий, сам себе незримый.
А из растворенных настежь ворот грядет к нему во блеске и сиянье неземное, но зримое им шествие. Впереди – святители Петр, Иона и Алексий, чудотворцы московские, в блистательных ризах своих, на посохи пастырские опираючись. За ними другие, в кремлевских храмах почивающие Господние избранники, стяги и хоругви несут. Все идут из Кремля вон. А куда – того безместный поп уразуметь не может и на площадь пустую взирает.
Зрит и видит: идет некто убогий, босый, рубищем дырявым едва прикрытый. Под рубищем, сквозь дыры его, тяжкие вериги видны, цепи колючие глухо позванивают. Бредет сей некто навстречь блистательному святительскому шествию и ниц во прах земли русской пред ним упадает.
– Почто и куда из святых Кремлевских стен, Чудотворцы, уходите? – вопрошает он.
– Греховны стали стены сии. Кровью младенца убиенного престол царский обрызган. Видит Господь сию скверну и к жестокой, справедливой каре Кремль присуждает. Потому и мы из твердыни стен его выходим. Невместно нам там ныне быти. Иди и ты с нами, Блаженный Василий, во Христе Господе нашем юродивый. С нами иди!
Так отвечали святители московские склоненному перед благолепием их убогому.
И восстал тут из праха убогий, оправил свои тяжкие вериги на изъязвленных ими плечах и побрел тихой поступью, минуя святителей, прямо к вратам Спасским.
– Куда ты, Вася? Почто в скверну нечистую, в место греховное, в сосуд гнева Господнего бредешь ты, неразумный? – вопрошают его святители.
Стал юродивый, снова земной поклон им положил и ответил: