— Дорогой, что же ты не сказал, что у нас гости? А мы в саду себе возимся, посмотри, как старшенький перепачкался, — заворковала я, подсаживаясь за стол рядом с виконтом и не спуская с рук испуганного мальчишку. — Присаживайтесь. Чай? Кофе? — мило улыбаясь, по-хозяйски обратилась я к высокой костлявой девице в ярко-лимонном платье и шляпке, щедро украшенной перьями.
— Это что? Это кто? — начала заикаться гостья, нервно моргая. — Что всё это значит? — её напудренное лицо краснело и бледнело попеременно.
Виконт тоже молчал, ожидая от меня ответа.
— Что именно вас, милочка, смущает? — я усиленно запихивала пирожные в разинутый рот мальчугана. — Вы не любите кофе? Или, быть может, мой супруг не оказал вам должного приёма?
— Супруг? Как это, супруг?
— Прости, случая как-то не представлялось, как раз собирался рассказать, — опомнился Гдышек, — радостью поделиться.
— Давно?
— Уже третьего ждём, — Гдышек взял меня за руку.
— Надеюсь, на этот раз дочурку, — добавила я.
— Но как? Когда? Ведь я временами ночевала здесь…
— Винсент у меня такой ветреный, — нахмурила я брови, — стоит мне к матери уехать, сразу девок в дом тащит.
— Прости, любимая, больше не повторится, обещаю.
— Ах ты… гад, негодяй проклятущий! Ноги моей больше здесь не будет! Видеть тебя не хочу! — запустив напоследок в лорда чашкой, она развернулась и зацокала по длинному коридору прочь.
Мальчишка спрыгнул с моих колен и скрылся за дверью, не забыв прихватить в карманы сладостей.
— По такому поводу откупорим бутылочку коллекционного вина, — засиял счастливый Гдышек. — В благодарность готов преподнести вам всё, что пожелаете: деньги, камни, лошадей… А хотите титул или место при дворе?
— Того, что мне желанно, выполнить вы не сможете: никто не в состоянии вернуть мне Данияра. Но в ваших силах помочь вернуться мне домой…
— Обещаю, сделаю всё от меня зависящее, — Гдышек наклонился и чмокнул мне ручку.
— И еще одна просьба, не в благодарность, а чисто по-человечески. Могу я повидаться с той девушкой, которая причастна к покушению?
— На кой, простите, зачем вам это? Ваше доброе сердце не даёт вам покоя. Скорее всего, её уже приговорили к сожжению, повешению или плахе.
— Вы же понимаете, что это неправильно. Необходимо убедить судью, короля, или кого там ещё, что если к ней вернётся память, вы сможете поймать рыбу покрупнее, раскрыв заговор.
— Не спорю. Но, даже если предположить, что она не врёт, нам всё равно не удастся сделать это. Верховный мистагог, обладающий умением гипноза, и тот не стал браться за неё.
— Я знаю, что делать. Ей помогут в Лунной Обители.
— Вас так волнует её судьба?
— Эта ситуация мне знакома, и я вполне могла оказаться на её месте.
— Не вполне понимаю вас. Но, так и быть, без подписанного разрешения, на свой страх и риск, завтра я отвезу вас к заключённой.
— Завтра может быть поздно! Сейчас!
— Ох, Лада! С вами не соскучишься!
ГЛАВА 26
На устах мёд, а в душе — яд.
(воларская народная поговорка)
Плутая по бесчисленным коридорам с тускло горящим факелом в руке, шагал долговязый стражник, следом ступала я. За мной, приложив надушенный платок к носу, шествовал Гдышек.
Отворив скрипучую дверь, сонный охранник протянул мне факел. Я не взяла его и шагнула в полумрак камеры. Тяжёлая дверь сразу же захлопнулась. Замерев на мгновение, и не услышав поворота ключа, я с облегчением вздохнула.
На каменном полу сидела, склонив голову, девушка. Стоило мне приблизиться, как пленница испуганно вжалась в стену, затаив дыхание.
— Не бойся, я здесь, чтобы помочь тебе, — я старалась говорить как можно мягче.
Она не двигалась, уставившись на меня зелёными горящими глазами, как испуганный зверёк
— Всё хорошо, со мной тоже было такое, -
опустившись рядом, я обнажила шею и показала метку.
Девушка закрыла руками лицо и всхлипнула.
— Не плачь. Ты совсем ничего не помнишь?
— Ничего, — услышала я надтреснутый охрипший голос. — Я не хочу умирать! Всё это так глупо! Если бы я знала, помнила хоть что-то!
— Я не знаю как, но обещаю вытащить тебя отсюда, — девушка почему-то казалась знакомой мне.
— Хорошо, я верю тебе, я буду ждать.
Виконт, любезно сопроводив меня до маяка, забрал лошадь и помахал на прощанье ручкой. Повернувшись к дому, я заметила стоящую у окошка Эйву, протирающую краем рушника посуду и наблюдающую за мной.
— Вечер добрый твоему дому! — перешагнула я порог. — Уже на маяк собралась?
Эйва отнюдь не находилась в добром расположении духа. Сначала я получила нагоняй за то, что исчезла, не объяснив, куда, зачем и насколько, вследствие чего Эйва прикончила все имеющиеся в доме сердечные капли. Затем следовал выговор за неподобающе короткие волосы.
— И потом, — продолжала она, уткнув руки в боки, как делала это моя рассерженная мать, — еще недели не прошло, как ты оплакивала свою потерю, а теперь ищешь утешения в объятиях другого?
— Эйва… Ты не права… И вообще, ты обидела меня. Нельзя обвинять человека, не разобравшись, что к чему. Иди, ставь кипятиться воду. За чашкой успокоительного чая с мелиссой я тебе всё поведаю.