Она моя. Без всякого сомнения. Высокая деревянная кровать, большое окно с выходом на балкончик, тёплые, обшитые ольхой стены, полки с книгами, комод, на нём зеркало в серебряной оправе, рядом большая деревянная шкатулка. В ней оказались засушенные цветы, ракушка, нить янтаря, листы с рисунками бабочек и стрекоз, несколько писем. Я прилегла на высокую кровать с кипой писем в руках. Меня сразу заинтересовало одно из них, лежащее на самом верху:
«Благодарю, всё хорошо. Уж не знаю, по какому неотложному и важному делу ты надумала явиться ко мне в С-т-б-д, но если есть возможность — повремени. Сейчас не самое подходящее время. Если уж что-то по — настоящему срочное — жду. Остальное при встрече.
Послесловие: Я тоже соскучилась. А еще у меня для тебя подарок — расшитый золотой нитью галтийский пояс, тебе понравится.
После послесловие: Передай от меня поклон Данияру.
Всего вам хорошего. Целую. БЕЛАВА»
Так значит, Белава пыталась предупредить меня об опасности? И пояс с адресом — это её рук дело, а вовсе не моих?
Остальные листы оказались нашей с Данияром перепиской. Я с улыбкой пробежала глазами по романтичным, трогательным, местами наивным строкам. И ведь храню до сих пор эти любовные письма — ну надо же, какая я, оказывается, сентиментальная!
В дверь постучали, вошёл седовласый мужчина с пышными усами и присел рядом со мной на кровать:
— Ну, как там столица, стоит?
— Угу, — подвинулась я на противоположный край.
— А ты как? По дому не скучаешь?
В ответ я пожала плечами. Надо бы и внимание проявить, и поговорить с родителями по душам, как того требуется. Но лицемерить не хотелось. Да, милые люди. Но не более того. Родственные чувства категорически не желали проявляться.
— Ладно, пойду я. Мать там тебя звала, на стол пора накрывать, — поднялся он, направляясь к двери.
— Постой! Отец, расскажи, кому ты меня в Белобреге оставил, и что дальше было.
Он удивлённо поднял густые брови:
— Так ты это лучше меня знаешь. Часом не захворала?
— Со мной всё хорошо. Просто хочу знать все подробности. Вдруг что-то упустила?
Отец закрыл дверь и вернулся к окну, открывая его и впуская в комнату солнечный свет.
— Дитя ты у нас очень долгожданное, но и весьма позднее. Мы уж думали, долго не проживёшь — ты ведь и не плакала вовсе, даже когда народилась. В то время молва ходила о ведунье и целительнице Светозаре, что в Белобреге жила. Вот по совету повитухи я тебя к ней и отвёз. Платы она не взяла, велела тебя оставить. Год пролетел — а из города ни весточки. Сам я туда наведался — а там и нет никого, люди говорили, она в свою Обитель вернулась, за море. Мы с матерью долго горевали: нет ничего хуже, чем не знать, жива ли ты, да в каком краю. Да делать нечего, стали жить дальше. А ты через девятнадцать лет сама домой явилась — целая и невредимая. И такая красавица — вся в мать — волосы, как вороново крыло, а кожа — белая, словно мрамор. Только у матери глаза ореховые, а у тебя как морская бирюза — это oт меня. Ну вот. Дальше сама знаешь. Когда время пришло, тебе рассказали, кто ты, да откуда. Решила ты нас проведать, да так и осталась. Я даже знаю, кто в этом виноват.
— И кто же?
— Данияр, конечно. Если б не он, ты бы погостила и снова нас покинула, ведовские тайны постигать, да в Белобреге служить. Так что спасибо ему, а то бы мы тебя ещё долго не видели.
— Так он меня не пустил?
Отец улыбнулся:
— Да какое там не пустил! Ты его только раз из окошка увидела, как про всю своё ведовство и позабыла.
— А откуда я приехала, не рассказывала?
— Рассказывала, что до маяка долго добиралась, потом из Вышеграда, что в Галтии, на корабле плыла. Вот и весь сказ.
— Ладно, спасибо.
— Спускайся уже, скоро и Данияр придёт.
Переодевшись, я подошла к окну. Маяк! Ну, конечно же! Он снится мне, да и в легенде, что рассказывал Володримей, рыбак встретил Лунную Деву у маяка!
Когда я спустилась вниз, мать уже накрывала на стол.
— Лада, достань курник, подгорит.
Я склонилась над очагом.
— Куда ты, ухват возьми!
Я покрутила головой, ища предмет с таким названием.
— Ладно, я сама, — начинала нервничать мать. — Будь добра, скажи отцу, чтоб кувшин яблочного сидра принёс. Нет, лучше два. И петрушки нарви.
Я вышла за порог, но потом вернулась снова:
— Ма-ам, а где эту петрушку искать?
— У колодца, за щавелем! Совсем от рук отбилась… И что ты в этом городе своём делаешь?
У колодца было много всякой зелени, поэтому, чтобы не промахнуться, я нарвала всего по чуть-чуть.
Вскоре явился и Данияр — отдал моей матери плетёный короб с чем-то съестным и передал поклон от своих родителей.
Ужин лично для меня проходил не очень весело. Я совершенно не понимала, о ком они беседуют, каких родственников вспоминают, и только кивала головой. Данияру было тоже не очень интересно, время от времени он поглядывал на меня и на дверь.
— Ладомира, помоги-ка с пирогом, — мама встала и направилась в кухню. Мне ничего не оставалось, как отправиться за ней.
Мать переложила грушевый пирог на большое блюдо и спросила, как бы между прочим:
— Как у вас дела с Данияром?
— Нормально вроде.
— Так отчего ж не женитесь?