Лунные кружева, серебряные нити

Кок протянул мне медную коробочку, надпись на которой гласила: «Чайные листья высушенные. Заваривать кипятком. Не жевать! Не курить! Сей напиток избавляет от тоски и меланхолии, улучшает кровь, укрепляет сердце, очищает сосуды, способствует выведению камней из печени и почек, ежели оные еще функционируют».

— Отлично. У меня всё функциклирует. И меланхолию не лишне будет прогнать. Кипятите воду, а я сейчас вернусь.

Я сбегала в каюту, взяла пирог и вернулась обратно.

Пирог оказался просто чудесным и вовсе не приторным. Почувствовав, что мой чай попахивает отнюдь не чаем, я не преминула сообщить об этом коку, на что тот признался, что «линул чуток рому для вкуса, для пользы дела — кишки обеззаразить». Спорить было бесполезно. Чокнулись глиняными кружками, я — с чаем, он — с бурым, сладко пахнущим напитком.

Просидели мы долго, Гедеон рассказывал о морских путешествиях, особенностях национальных кухонь и загадочных специях, ценившихся на вес золота. Мне особо нечем было похвастаться, да и слово вставить было невозможно: «Ну, а у вас как жизнь, господин лекарь? Ах, нет-нет, не рассказывайте, я из любезности спросил!»

В итоге получили оба: кок от капитана за то, что замешкался с обедом, я — от Данияра за то, что он весь корабль оббегал и моряков на уши поднял, беспокоясь о том, не свалилась ли я за борт.

ГЛАВА 9

Не лезь в лодку, коли плавать не умеешь.

(воларская народная поговорка)

Мы стояли на палубе. Одной рукой я придерживала свою шляпу, закрывающую меня от мелкого дождика, временами накрапывающего с тяжёлого, налитого свинцом неба, другой — держалась за деревянные перила. Данияр молча смотрел на меня, а я — на пенящееся бунтующее море, по которому ходили большие волны. Они ревели и грохотали, как огромные чудовища, становясь всё выше и сильнее. Их белые гребни разбивались о борт корабля, и солёные брызги долетали до моих ног. Мне безумно нравилось это — чувствовать себя пусть песчинкой, но такой важной и необходимой в этом бескрайнем мире. Корабль медленно вздымался, задирая кверху нос, а затем со стоном опускался, скользя по волне вниз, и казалось, что он вот-вот провалится в бездну. Я сильнее вцепилась в леера, ожидая головокружения. Данияр придвинулся ближе, положив свою руку поверх моей, что заставило меня настороженно оглянуться. Убедившись, что за нами никто не наблюдает, я раскрыла свою ладонь и придвинулась еще ближе.

Ветер тем временем крепчал. Я чувствовала себя, словно на гигантской качели: сначала тебе нравится, и ты получаешь удовольствие от свиста ветра в ушах и раскачивания небосвода, но постепенно эти ощущения приедаются, и хочется спрыгнуть и уверенно пройтись по твёрдой земле. Но, увы, в данной ситуации невозможно было оставить эту опостылевшую огромную карусель.

Вскоре на мостике появился капитан. Судя по тому, как усиленно он пыхтит своей трубкой, можно было догадаться, что он не в духе. Я осторожно высвободила руку и вернула её на холодный влажный поручень.

— Эй, бездельники! — рявкнул капитан в сторону сидящих на ящиках и играющих в кости матросов. — Чтоб вам глаза повылезли! Не видите — буря приближается?! А ну-ка по местам, чтоб вас сожрали морские бесы! Спустить паруса, а то я сам понатягиваю вас меж мачтами, ежели паруса превратятся в лохмотья! Пошевеливайтесь, сухопутные крысы! Закрепить всё по штормовому!

Матросы живо повскакивали со своих мест и заметались по палубе, выполняя приказ капитана. Но тот всё не унимался:

— Штурман! Чтоб мне лопнуть! Отведи этого сморчка в каюту, пока он не свалился за борт! Да поторапливайся! Отменить левый галс! Нос на волну!

— Есть отменить левый галс и нос на волну!

— Куда делся этот проклятый боцман? Чтоб его крабы сожрали!

Данияр сопроводил меня в каюту, ведя «под белы рученьки», так как сохранить равновесие мне было крайне непросто.

— Лад, собери, если не трудно, всё барахло по рундукам, чтоб не каталось по полу. И ложись. Я скоро вернусь.

— Есть барахло по рундукам и ложиться! А мы не утонем?

— Нет, конечно. Это разве шторм? Так, краем зацепило.

Но буря бушевала около суток. Большую часть этого времени я провела на своей узкой и неудобной койке, а меньшую — в обнимку с тазиком. Как назло, у меня начался новый приступ морской болезни. Голова кружилась, временами на лбу выступал холодный пот, и снова мучили приступы тошноты. Шпангоуты так трещали, что казалось, они вот-вот сломаются, и корабль распадётся на куски. Огромные ящики и бочки со страшным треском колотились друг о друга, иногда до меня доходил звук корабельного колокола. Я слышала, как могучие валы, словно огромный молот, с грохотом обрушивались на корабль. В такие моменты я бессознательно хваталась за свой серебряный амулет и подумывала о том, как будут безутешны родители, если корабль пойдёт ко дну.