Лунные кружева, серебряные нити

Данияр почти всегда отсутствовал, помогая команде противостоять стихии. Когда он возвращался на часок, снимая промокший до нитки длинный плащ и бросая его на пол, я вставала с постели, утверждая, что мне надоело валяться. Он улыбался, шутил надо мной, уверял, что всё хорошо, а потом просто падал на койку и закрывал глаза. Я проводила рукой по его лицу и густым тёмным волосам, стирая капли дождя и солёной морской воды.

Спустя сутки море успокоилось. Ветер прекратился, но корабль всё еще качало из стороны в сторону, он трещал, как и раньше. Данияр объяснил, что это — «мёртвая зыбь», которая постоянно следует за бурей и является не менее опасной, чем сам шторм. При сильной зыби могут запросто сломаться мачты и перевернуться судно. Зыбь постепенно прекращалась, море становилось ещё более спокойным, чем было до бури. Вскоре корабль уже легко скользил вперёд по зеркальной водной глади.

На следующий день, когда я полностью пришла в себя, ко мне потянулась вереница болящих. Я растирала спины, лечила ушибы и ссадины, больные головы и апатию. Один из матросов, Аркуш, постоянно ноющий и вечно недовольный всем и вся, заглядывал ко мне раз пять на дню, с просьбой выдать пилюли от зубной боли. На пятый раз я вытащила из медицинского сундука клещи и пригрозила, что в следующий раз вырву ему больной зуб к бесам. Больше я беднягу не видела.

Пару раз заглядывал конопатый худощавый матрос со взъерошенными соломенными волосами, но, как только видел в каюте Данияра, тут же выходил прочь. Наконец, ему довелось застать меня одну, сидящую за столом в неизменном парике и камзоле и разглядывающую оставленную Данияром карту.

— Я не помешал? — глупо заулыбался он.

— Нет-нет. Входите, присаживайтесь. Что у вас? — я привычно посмотрела на него поверх очков.

— Да я так, побалакать о том о сём. Ты, видать, в первый раз в море?

— Ну, допустим.

— А вообще путешествовал?

— Честно признаться, очень мало.

— Значит, и в Галтии не бывал?

— Не бывал. И что?

— О-о-о, ты многое пропустил, приятель. Вот когда сойдём на берег, я тебя в знатный кабачок заведу. Напитки там не ахти — гонят из чего не попадя: свекла, морковка, репа — всё идёт в ход. Дрянь редкостная. Но я знаю, где хорошего рому почти задаром прикупить. Зато какие там цыпочки — закачаешься! Все, как одна — блондинистые и во-о-от с такими дынями! — он показал на себе размер «дынь», и мне стало жалко бедных девушек.

— Вы, как я погляжу, много где побывали.

— Да уж. Вишь — серьга в ухе. Экватор, значит, пересёк и теперь могу безнаказанно класть ноги на стол в портовых кабаках. На какие суда только не нанимался. Даже на военном корвете успел походить. Ну а так, в основном, на торговых, кхе-кхе, вроде этого. Да ещё разок угораздило на разбойничьем. Мы тогда с давластанского побережья кость слоновую вывозили. О-о, какие там девки! Бронзовые, и почти без одёжи. Только шустрые, заразы — не догнать! А в Валибии и бегать не надо: на каждом углу пo три борделя, и все — дешёвые. За один золотой можно хоть дюжину девок прикупить. И такие, знаешь, мелкие, в чёрных волосах цветов понатыкано, а кожа, как снег, белая.

— Ваш рассказ, безусловно, очень познавателен. Но, боюсь, обсудить нам нечего. Я не знаток таких тонкостей.

— Да ты не дрейфь, салага, мы и тебе на берегу подругу найдём… Так я вот к чему веду, уважаемый лекарь… Уж не знаю, где угораздило, да боюсь, не подцепил ли я какой срамной хвори. А то чешуся что-то. Особливо местами.

Не успела я ничего ответить, как матрос поднялся и размотал кожаный шнурок, поддерживающий широкие штаны на тощей талии.

Мои очки свалились на стол, а брови поползли вверх, я сразу же представила себе забавную картину внезапного возвращения Данияра. Интересно, что он скажет, застав меня за таким занятием?

— Ой, погодите, уважаемый! Не утруждайте себя. Уже темнеет, и я не смогу вас осмотреть при тусклом свете этого окошка. Но в любом случае, от этой беды есть у меня одно верное средство, — я потянулась за лежащими в открытом сундуке клещами, прихватив еще и кривозубую пилу.

Конопатый подскочил, как ужаленный, и, на ходу натягивая штаны, выпорхнул за дверь.

Вечером я поведала об этом посещении Данияру. Но, вопреки моим ожиданиям — выхватить шпагу и нестись расквитаться с обидчиком, вызывая его на поединок и защищая мою честь — он просто расхохотался. Это казалось ему таким забавным, что oн долго не мог унять свой дурацкий смех. Я же, поджав губы, многозначительно молчала.

— Ты бы не издевалась над беднягой, а дала бы какое-нибудь «волшебное» средство — зуб морского дракона, например. Матросы, знаешь ли, очень суеверны, а сила самовнушения способна творить чудеса. А то перестанет теперь по борделям ходить, а это, может, у человека — единственное в жизни счастье.

— Вы, мужчины, такие странные. Тоже мне — счастье.

— Лад, ну у каждого оно своё. Вот у меня — ты, — он обнял меня за плечи, прижимая к себе.

— Именно поэтому ты от меня никак не отстанешь?

— Ну конечно. Ты украла моё сердце, теперь мне ничего не остаётся, как следовать за тобой.