Мальчик из Уржума. Клаша Сапожкова

— Господа, мы накануне боя, — сказал полковник, — по не с Вильгельмом на фронте, а здесь, в Москве, с нашим внутренним врагом, с большевиками. Они в Петрограде уже начали восстание. Начали междоусобную войну. Кто может поручиться, что завтра они не начнут ее на улицах Москвы? Мы должны дать им отпор. Никакой пощады! Довольно того, что на фронте большевистская агитация разложила солдат. Наглость их не знает границ — солдаты не признают офицеров, не подчиняются дисциплине. Они не желают больше воевать. Они дезертируют. Хватит! Мы должны, господа офицеры, в этот ответственный момент, в этот тяжелый час сплотиться еще крепче. Мы, офицерство, и наша молодежь — я говорю об юнкерах. — Полковник повысил голос — На нас с надеждой смотрит вся Россия. Вчера на заседании Московской городской думы был организован, а сегодня утвержден Московский комитет общественной безопасности, который предполагает полковым и ротным комитетам объявить во всех частях войск московского гарнизона, что все распоряжения штаба Московского военного округа должны беспрекословно выполняться. Предлагаю тост за Московский комитет общественной безопасности и за доблестное офицерство! Ура!

— Ура! — подхватили офицеры.

Аплодисменты, крики, звон бокалов покрыли слова полковника.

Клаша не успела опомниться, как в кабинете затрещал телефонный звонок.

— Говорят из военного округа, срочно полковника Зуева, — строго сказал незнакомый мужской голос.

— Сейчас позову! — закричала Клаша и бросилась в столовую.

Полковник тотчас же вышел из-за стола.

— Иди пока в кухню, — сказал он Клаше и прикрыл за собой дверь в кабинет.

Клаша бросилась к тетке. Господи, какой страх! Тетка сидит на кухне и ничего не знает, а война-то уж, видно, началась, и не где-нибудь, а здесь под боком, в Москве.

Клаша распахнула дверь в кухню и остановилась на пороге.

У кухонного стола спиной к двери сидел дядя Семен и пил чай. Дуня, облокотившись на стол, не сводила с него глаз. Лицо у нее было красное и взволнованное.

— Ой, дядя Сень пришел! — обрадовалась Клаша и подбежала к столу.

— Здравствуй, Клавдия Петровна! — Дядя Семен улыбнулся и шутя дернул Клашу за косу.

— Дядь Сень, знаешь, что случилось! В Петрограде война!

— Ошалела! — испуганно отмахнулась Дуня.

— Ей-богу, тетя. Сейчас Юрий Николаевич всем гостям говорил, что в Петрограде большевики начали войну и в Москве скоро начнут, — может, завтра!

— А еще что он сказал? — спросил дядя Семен и отодвинул в сторону недопитый стакан чаю.

— Он много чего говорил. Еще сказал: «Мы спуску большевикам не дадим, и никакой им пощады». Дядя Сень, кто это такие большевики?

— Люди.

— «Люди, люди»! — рассердилась Клаша. — А где они?

— Везде, Клавдия Петровна.

Дядя Сеня встал из-за стола и, подойдя к стене, сиял свою шинель.

— Куда же ты, Сеня? Посидел бы! — сказала Дуня.

— Надо идти.

Дядя Сеня надел шинель и папаху.

Клаша схватила с кровати теткину шаль.

— А ты куда на ночь глядя?

— Я только до ворот дядю Сеню провожу.

— Провожальщица! — усмехнулась Дуня.

В эту минуту скрипнула дверь, и в кухню вошел сам полковник. В руке он держал белый запечатанный конверт.

— Клаша, отнеси этот па… — Но, увидев Семена, остановился на полуслове. — Откуда солдат? Какой части?

— Это, Юрий Николаевич, брат мой, Семен. Не признали? Он с фронта вернулся, — сказала Дуня.

— Дезертир? — спросил полковник и брезгливо оглядел Семена.

— А вы, господин полковник?..

Полковник остолбенел.

— Что?! — И вдруг заорал на всю кухню: — Так отвечать мне — офицеру! Дисциплины не знаешь! Мерзавец! Большевик!

— Не ори, отошло время на солдат орать — не боимся!

— Вон из моей квартиры! Сию же минуту вон!

— Уйду. Только мы, господин полковник, еще встретимся, — сказал Семен и, круто повернувшись, вышел.

Клаша, уронив табуретку, бросилась за ним вдогонку. Она догнала его во дворе и схватила за рукав. Несколько минут они шли молча.

— Что же ты мне, дядя Сеня, не сказал, что ты большевик? — спросила, наконец, Клаша.

— А я думал, что ты, Клавдия Петровна, сама знаешь.

На улице было тихо и пустынно. Моросил дождик. Тускло горели уличные фонари; голые ветки деревьев торчали из-за заборов. По шоссе промчался автомобиль, осветил черную мокрую мостовую и исчез.

— Дядя Сень, скажи: что в Петрограде случилось? — спросила Клаша.

— Где?

— В Петрограде.

Клаша, путаясь, рассказала про статью в газете, которую она прочла в кабинете полковника.

Дядя Семен улыбнулся:

— Уж что-нибудь да случилось, раз в газете пишут.

— А что? Скажи — что?

— Экая ты какая!.. Революция там, вот что. Ну, беги домой, а я на Ходынку пойду.

— Революция!.. — повторила Клаша. — А когда в феврале с красными бантами ходили, тогда чего было?

— Революция, да только не настоящая. Ну, я пойду, — заторопился дядя.

— Я к тебе послезавтра на Прохоровку прибегу, — пообещала на прощание Клаша.

— Там видно будет! — сказал Семен.

Когда Клаша вернулась домой, расстроенная и заплаканная Дуня мыла тарелки.

— Носит тебя нелегкая! Ложись спать, — заворчала она.

— Давай посуду вытру.

— Без тебя обойдется! Твое дело только тетку под выговоры подводить.

Клаша повесила шаль на гвоздь и приоткрыла дверь в коридор.