Мальчик из Уржума. Клаша Сапожкова

В освещенном коридоре было тихо. Дверь в столовую была плотно закрыта. Оттуда не доносилось ни звука.

Клаша на цыпочках вышла в коридор и заглянула в переднюю. Длинная дубовая вешалка была пуста. Только на крайнем крючке висел беличий жакет Надежды Юрьевны да шуба Марии Федоровны.

Глава шестая

Утром 26 октября Клаша встала в половине восьмого. Занятия начинались в прогимназии в девять часов, но трамваи ходили редко и были переполнены. Клаша встала рано, боясь опоздать.

Дуня ушла в очередь за хлебом. Клаша наскоро выпила жидкого чаю и съела холодную тушеную картошку. Потом собрала учебники, перевязала их ремешком и, одевшись, пошла в переднюю. Входная дверь была заперта на цепочку и на ключ. Вешалка пуста. Очевидно, Юрий Николаевич и поручик Скавронский еще не вернулись домой. Клаша вышла, тихонько прихлопнула за собой тяжелую парадную дверь.

Через узкие длинные окна на лестнице было видно серое осеннее небо. На улице шел мокрый снег и превращался в грязь. Клаша съежилась от холода, подняла воротник и, перепрыгивая через лужи, побежала к трамвайной остановке.

На углу Старой Башиловки возле серого дощатого забора столпились несколько человек.

— Бедная, несчастная Россия! — услышала Клаша.

Длинноносый худой человек в очках и шляпе, очень похожий на учителя географии, Николая Ивановича, читал объявление на заборе и покачивал головой.

Клаша привстала на цыпочки и прочла:

От Комитета общественной безопасности

ОБЪЯВЛЕНИЕ

МОСКВА ОБЪЯВЛЕНА НА ВОЕННОМ ПОЛОЖЕНИИ…

«Началось», — подумала Клаша, и у нее замерло сердце.

— Господа, в восемьсот двенадцатом году на Москву наступал Наполеон — и то ничего не мог сделать, — ораторствовал маленький морщинистый старикашка, повязанный поверх облезлой меховой шапки суконным башлыком. Он стоял на тумбе, размахивая руками, но его никто не замечал.

Быстро, строчку за строчкой, Клаша читала дальше:

— «…По городу будут ездить броневые автомобили и ходить патрули, которые в случае вооруженного сопротивления или стрельбы откроют огонь».

— Как же это понимать? Называется «Комитет общественной безопасности», а на улицах стрелять будут, — усмехнулся молодой парень с ведром и малярной кистью в руках.

— «…Без крайней нужды не выходить из дома…» — прочел кто-то вслух.

— О господи! А у меня на Болото дочка пошла, хотела мяса немного достать. Как-то она домой доберется! — заволновалась пожилая толстая женщина в вязаном платке.

«Чего она так испугалась? — недоумевала Клаша. — Нигде не стреляют, трамваи ходят, и автомобили ездят. Нужно торопиться, а то еще на урок опоздаешь. Учитель алгебры такой злой, что ни за что в класс не пустит».

Клаша влезла в трамвай. Всю дорогу она простояла на площадке. Через закрытую стеклянную дверь она видела, как спокойно дремали сонные пассажиры. Видно, никто не знал, что Москва на военном положении. Маленькая безбровая кондукторша в зеленом шерстяном шарфе лениво выкрикивала названия остановок. На улице было все обычно в этот ранний утренний час. По тротуарам шли, обгоняя друг друга, пешеходы, прогромыхала подвода с пустыми бочками, пробежало несколько мальчишек, размахивая сумками, прошла заплаканная женщина, неся через плечо на полотенце маленький гробик.

На мосту около Александровского вокзала трамвай неожиданно остановился. Шли солдаты. Взвод за взводом, рота за ротой, шли они куда-то, молчаливые, угрюмые, с винтовками за плечами. Солдаты прошли, и трамвай тронулся дальше.

Клаша чуть не опоздала. Она пришла в прогимназию, когда на круглых часах в раздевалке было без двух минут девять.

В этот день их отпустили на два часа раньше: заболела и не пришла на урок учительница истории.

Дома Клаша застала странную картину. Как всегда, дверь ей открыла Дуня; она держала огромный клетчатый плед; от него на всю переднюю несло нафталином. Это был тот самый плед, который старая барыня Мария Федоровна брала с собой, когда ездила в Троице-Сергиеву лавру на богомолье.

— Неси-ка скорей большие гвозди, — сказала Дуня и пошла с пледом в кабинет полковника.

Клаша разделась, взяла из кухонного стола коробку с гвоздями и побежала в кабинет. В кабинете был такой беспорядок, точно в доме убирались к большому празднику. У окна стояла раздвижная лестница, кресла были выдвинуты на середину комнаты, и в одном из кресел, закутавшись в пуховый платок, сидела Вера Аркадьевна. Возле нее стояла Надежда. На кожаном диване валялось ее желтое атласное одеяло и две подушки в нарядных наволочках с прошивками. Красный бухарский ковер, что лежал обычно на полу кабинета, был свернут в трубку.

Дуня с пледом в руках взобралась на лестницу.

— Правей, правей приколачивай! — волновалась Надежда Юрьевна.

— Клаша, давай гвозди, — сказала Дуня.

Окно завесили, и в кабинете стало темно, точно на улице наступили сумерки.

— Второе окно можно закрыть плюшевой скатертью. Верно, мамочка?

Вера Аркадьевна кивнула головой.

— Дуня, неси скорее вишневую скатерть.

Дуня побежала доставать из сундука скатерть.