Мальчик из Уржума. Клаша Сапожкова

Дуня, намаявшись и устав за день, спала крепко и не слышала, как Клаша перелезла через нее и ощупью нашла ее юбку. Осторожно, боясь в темноте на что-нибудь наткнуться и загреметь, Клаша побежала с юбкой в ванную и зажгла свет. В огромном теткином кармане лежало немало вещей. Два коробка спичек, обрывки бечевки, связка ключей от кладовой и дровяного сарая, огарок свечки и большой носовой платок с красной меткой на уголке. Но ключей от входных дверей в кармане не было. Клаша от злости с силой хлестнула юбкой об стенку.

«Куда же она могла запрятать ключи?»

Клаша вернулась в кухню, с минуту постояла в темноте, слушая, как во сне тяжко вздыхает и что-то бормочет тетка. Зажечь электричество она не решилась. Искать ключи в темноте было бесполезно. Клаша подошла к окну, влезла на подоконник, открыла форточку и, высунув голову, стала глядеть на улицу. С осеннего, темного неба медленно, точно нехотя, падал снег. Напротив чернел, как большая глыба, каменный трехэтажный дом. Во всех окнах его был потушен огонь, и только в верхнем крайнем, где-то у подоконника, просачивался мутный свет. Видно, там тоже прятались и завесили окна тяжелыми одеялами и коврами. На улице было холодно, темно и тихо. Так тихо, точно все вокруг притаилось и чего-то ожидало.

И вдруг где-то справа, около Ходынки, хлопнуло раз и другой, словно ударили доской об пол.

Б-бах! Б-бах! — повторилось снова.

«Стреляют, — ахнула Клаша, — стреляют!»

Опа стояла на подоконнике, поеживаясь от холода. Стояла до тех пор, пока не озябла.

Под утро Клаша проснулась. Ей было как-то неловко, жарко. Опа сбросила с себя одеяло. Но жар не проходил. Болела голова и особенно горло. Даже было больно глотать слюну.

Опа встала, через силу оделась, умылась и стала помогать тетке месить тесто. Это было ее любимым делом. Но сегодня у нее ничего не клеилось. Пальцы были какие-то непослушные, вялые, словно тоже из теста.

— Что это ты такая красная? — удивилась тетка.

— Не знаю.

— Ты уж не простудилась ли?

Клаша промолчала, только ниже наклонилась над квашней.

В доме, несмотря на ранний час, уже все встали. Хлопала дверь в ванной, слышался скрипучий и раздраженный голос Марии Федоровны, которая никак не могла найти щеточку для чистки ногтей. Через все комнаты из кабинета в спальню перекликались Вера Аркадьевна с Надеждой.

Дуня понесла черные вычищенные утконосые туфли старой барыне.

Клаша лениво месила тесто. У нее кружилась голова.

В кабинете полковника тонко и коротко зазвонил телефон.

«Наверно, хозяин или Надеждин муж. Сейчас Надежда будет кривляться и разговаривать деланным голосом: «Ах, милый Котик, где ты? Я так соскучилась!» У, ломака противная!» — подумала Клаша.

И действительно, по телефону начала говорить Надежда. Но она не ломалась, как обычно, а говорила серьезным и даже строгим голосом. И все повторяла: «Да, да, я слушаю». И вдруг закричала как-то особенно радостно:

— Мамочка, мамуся, иди скорей к телефону!

Клаша услышала, как из спальни в кабинет, шлепая но полу ночными туфлями, торопливо побежала Вера Аркадьевна.

На мгновение наступила тишина, а потом они обе заговорили разом, громко и радостно, перебивая друг друга. Но слов нельзя было разобрать.

Клаша, ничего не понимая, перестала месить тесто и, повернув голову, слушала.

Дверь из коридора распахнулась настежь, и в кухню влетела Надежда. Лицо ее сияло: она была босиком, в длинной шелковой ночной рубашке.

— Дуня, Клаша, большевиков прогнали! Наши взяли Кремль.

Клаша остолбенела. Густое и липкое тесто падало на пол с ее растопыренных пальцев.

Глава восьмая

Клаша лежала на кровати с закрытыми глазами и на все расспросы тетки упорно молчала. В кухню зашла Вера Аркадьевна и, увидев больную Клашу, разволновалась:

— Может, заразное? Сейчас, говорят, в городе свирепствует сыпной тиф. Только этого не хватает!.. Ах, боже, боже мой!

Вера Аркадьевна побежала в кабинет звонить по телефону доктору Светланову, который каждую субботу приходил к Зуевым играть в преферанс.

Доктор сразу же явился. В военной форме, звеня шпорами, большой, толстый и лысый, с рыжими пушистыми усами, он не спеша, враскачку вошел в кухню. От него пахло карболкой, табаком и духами. Из-за его спины выглядывали Вера Аркадьевна и Надежда.

— Ну-с, где больная? — спросил он смешным для его грузной фигуры тоненьким, женским голоском.

Дуня, пододвинув доктору табуретку к кровати, отошла к плите. Доктор велел снять с окна ватное одеяло и попросил чайную ложку.

— Скажи «а-а»!

— А-а-а! — прохрипела Клаша.

— Тэк-с, обычный случай, — сказал доктор и фыркнул в усы.

Потом он вытащил из кармана молоточек и деревянную трубку. Обхватив большой волосатой рукой Клашины плечи, он выслушивал ее и командовал:

— Дыши! Тэк-с, глубже! Не дыши! Тэк-с. Обычный случай.

Деловито и быстро он постукивал металлическим молоточком по Клашиной груди и в то же время рассказывал Вере Аркадьевне последние госпитальные новости.

— Вчера наши солдаты выкинули номер. Двадцать три человека ушли ночью из госпиталя к большевикам на Кудринскую площадь.

— Ушли, раненные? — удивилась Вера Аркадьевна.