Мальчик из Уржума. Клаша Сапожкова

Грузовик свернул на Малую Бронную. Это была узкая кривая улочка с давно не мощенной мостовой. Неуклюже колыхаясь из стороны в сторону, грузовик тихо поехал по улице. И здесь Клаша впервые услышала странные звуки, точно где-то за домами изо всех сил выбивали палками ковры.

— Стреляют! — сказал Петька и деловито перехватил свою винтовку.

В конце Малой Бропной грузовик остановился. Из кабинки вышел Федор Петрович.

— Вылезайте, товарищи красногвардейцы! — закричал он.

Теперь выстрелы не походили на далекие, глухие удары. Стреляли где-то рядом, и слышно было, как резко и четко бьют винтовки. Но откуда стреляли большевики и откуда офицеры, было непонятно.

Клаша оглядывалась по сторонам. Перед ней тянулся Тверской бульвар, пустынный и страшный; осенние, голые деревья с черными, точно обгорелыми ветками застыли по обеим сторонам мокрой и широкой аллеи, которая уходила вдаль, к Страстному монастырю. Поперек аллеи лежали рядами садовые скамейки. А дальше, за скамейками, посередине бульвара валялась убитая черная лошадь.

В окнах ближайших домов с левой и с правой стороны Малой Бронной, пулями были выбиты стекла. В угловом каменном доме во втором этаже ветер трепал легкую тюлевую занавеску. Выбившись из окна наружу, она моталась, как спущенный белый флаг.

Дальше разглядывать Клаше не пришлось. Солдаты и красногвардейцы, пригнувшись, с винтовками наперевес, гуськом побежали с угла Малой Бронной на угол Тверского бульвара, к большому деревянному дому. Миронин побежал вместе с ними.

— Клаша! — махнул он рукой на бегу, и Клаша поняла — бросилась за ним.

— Сестрица, пригнись, убьют! — крикнул ей вдогонку Петька.

Большой нескладный серый дом, куда большевики делали перебежку с угла Малой Бронпой, Клаше был немного знаком. В этом доме жила белошвейка Таня, и сюда не раз Клаша ездила с поручениями от Веры Аркадьевны. Своим фасадом дом выходил на Никитскую улицу. По фасаду тянулась старая железная вывеска с надписью: «Никитская аптека».

Кроме аптеки, в доме были меблированные комнаты, музыкальный и фруктовый магазины, а внизу, в полуподвальном помещении, кондитерская «Ренессанс». Но весь дом чаще всего почему-то называли просто «Аптека». Теперь в аптеке, как в крепости, сидели большевики и отстреливались от офицеров и юнкеров. Те устроились на углу Никитской улицы, в желтом каменном доме, где был кинотеатр «Унион».

Клаша перебежала к аптеке и остановилась. Она не сразу поняла, что происходит. Позади серого дома на земле, на некотором расстоянии друг от друга, лежали, вытянувшись, люди.

«Убитые», — подумала Клаша.

Но один из «убитых», остроносый мужик в солдатской папахе, вдруг повернул голову и спросил хриплым басом:

— Товарищ начальник, пулеметные патроны привезли?

— Привезли, — ответил Миронин и стал стаскивать с себя пулеметные ленты.

«Это Федор Петрович-то начальник!» — удивилась Клаша.

На земле около аптеки валялась солома, обрывки окровавленных бинтов, куски ваты, битые стекла и пустые гильзы. У стены дома громоздились один на другом дощатые ящики из-под яблок, и почти на каждом ящике была черная и четкая надпись: «Кандиль первый сорт».

— Садись, Клаша, — сказал Миронин и, сняв верхний ящик, поставил его на землю. — Бинты и вата лежат в аптеке на скамейке с правой стороны.

Клаша только успела присесть на ящик, как откуда-то справа и слева и даже, как показалось ей, сверху затрещали ружейные залпы. Красногвардейцы и сам Миронин бросились на землю рядом с теми, кто уже лежал в цепи, и начали стрелять из винтовок. Клаша первый раз в своей жизни видела, как стреляют. Солдаты быстро и ловко заряжали винтовки, то и дело щелкали затворы, гремели выстрелы, и после каждого выстрела выскакивали пустые гильзы, отлетая в сторону.

Рабочие-красногвардейцы стреляли не так умело и не так быстро. Тех, в кого стреляли, не было видно. Одно только удалось разглядеть Клаше: почти из каждого окна театра «Унион», со второго этажа, торчали дула винтовок. После выстрела на конце дула курился сизый дымок.

Клаша отвернулась и стала искать глазами среди лежащих на земле стрелков дядю Семена. Ей показалось, что дядя лежит в цепи в самом конце улицы. Клаша вскочила с ящика и шагнула вперед. Но тотчас же над ее головой что-то цокнуло. От стены отлетел большой кусок штукатурки, осыпая белой пылью Клашины плечи.

— Ложись, ложись! — крикнул ей Петька и пригрозил пальцем.

Клаша присела на корточки за ящик. Ей было страшно.

«А вдруг сейчас кого-нибудь ранят или руку, ногу оторвут? Что я буду делать? Как перевязывать?..» — подумала она.

И в ту же минуту рыжебородый солдат, которого Петька называл Ефим Лукич, выполз из цепи, приподнялся и подошел к ней.

— Перевяжи, сестрица, — в руку кусануло.

— Сейчас!