Мальчик из Уржума. Клаша Сапожкова

Сестра милосердия, дойдя до дома, скрылась в подъезде. И тотчас же из настежь открытых дверей театра показались еще двое. Это были юнкера Александровского военного училища. На белых погонах с золотыми широкими галунами четко выделялась буква «А».

Юнкера осторожно несли носилки, на которых кто-то лежал, прикрытый шинелью. Оба они, высокие, с прямыми плечами и с тонкими перетянутыми талиями, были похожи друг на друга, как двойники. Юнкера подходили уже к каменному дому, как вдруг передний споткнулся о край тротуара и чуть не упал. На минуту он выпустил из рук носилки. Носилки тяжело грохнулись на камни мостовой. Шинель с них сползла, и красногвардейцы увидели, что под ней лежал не человек, а разобранный пулемет. Тяжелая пулеметная лента, словно змея, соскользнула на мостовую.

— Так вот у вас какие раненые! Бей их, гадов! Стреляйте, товарищи! — закричал Миронин и выбежал из аптеки на улицу.

Красногвардейцы и дядя Семен схватились за винтовки. Юнкера бросились обратно в театр «Унион». Вдогонку им затрещал пулемет и загремели ружейные выстрелы. Клаша видела, как один из юнкеров, взмахнув руками в коричневых перчатках, упал поперек трамвайных рельсов. Второй, уткнувшись головой в землю, остался лежать около носилок.

— Расплатились пташки за свои замашки! — сказал пулеметчик.

Из окон кинотеатра снова высунулись дула винтовок. Опять началась перестрелка.

Глава десятая

Большевики оказались под двойным обстрелом. Почти в лоб били юнкера и офицеры из театра «Унион», а с тыла, откуда-то с правой стороны Тверского бульвара, обстреливали из неизвестного дома.

Отвечать неизвестному противнику наугад было бесполезно да и опасно. В конце Тверского бульвара на Страстной площади стояла большевистская артиллерия и стреляла в Александровское юнкерское училище. Пули могли попасть в своих же.

Решено было послать разведчика. Но попасть на правую сторону Тверского бульвара было нелегко. Нужно было перебежать улицу под обстрелом юнкеров из «Униона». И все же охотников вызвалось много. Миронин выбрал круглолицего Петьку.

— Счастливо оставаться, сестрица! — крикнул он, пробегая мимо Клаши.

Клаша молча кивнула ему головой. Она еле успевала перевязывать раненых. Уже в кондитерскую снесли девять человек.

— Может, и пробежит парнишка! — сказал рабочий, которому Клаша бинтовала ногу.

Клаша обернулась.

Петька уже был на другой стороне улицы, но в ворота прошмыгнуть не успел. Пошатнувшись, он упал на колени и неуклюже повалился на бок.

— Подстрелили, гады, — скрипнул зубами раненый.

Через полчаса в разведку ушел другой. Этот пошел бульваром, прячась за деревья и перевернутые садовые скамейки. Он пробирался то бегом, то ползком. Из чердачного окна аптеки наблюдатель видел, как разведчик благополучно дошел до дома, куда его послали, и скрылся в воротах.

Но прошел час — разведчик не возвращался.

— Видно, и этого ухлопали, а может, и арестовали.

— Еще бы, сразу видать, что наш! — переговаривались красногвардейцы.

— Вот если б ему погоны нацепить, тогда б статья другая.

— И без погон пройти можно!

— Черта с два. Проходных дворов здесь нету.

Стреляли всё чаще и чаще. Пули уже начали летать со стороны Спиридоновки и Большой Никитской улицы. Видно, юнкера пробрались и туда.

Клаша перевязывала раненых и не слышала, как в кондитерскую вошел дядя Семен. Осторожно переступая через лежащих бойцов, Семен подошел к ней сзади.

— Ну как, справляешься? — спросил он.

— Справляюсь.

Руки и край косынки у нее были запачканы кровью, да и сама косынка потеряла свой прежний ослепительно белый цвет.

Когда Клаша кончила бинтовать, дядя Семен отозвал ее в сторону.

— Клаша, — сказал он, — надо бы сходить на Тверской бульвар, к юнкерам, поглядеть, откуда они стреляют и где стоит пулемет… Как ты?..

Клаша переступила с ноги на ногу и поглядела на дядю.

— Пойду.

— Не струсишь?

— Не струшу. Сейчас надо идти?

— Сейчас. Идти придется напрямик. Проходных дворов не имеется. У нас есть подозрение на два дома. На белый с балконом и на красный каменный. Поняла?

— Поняла. Я только руки вымою.

Через пять минут со стороны аптеки появилась девочка в черной бархатной жакетке и в круглой меховой тапочке. Длинная русая коса была у нее перекинута через плечо. В руках девочка держала небольшую плетеную корзинку, в каких обычно отпускают пирожные в кондитерских. Не успела она появиться на бульваре, как выстрелы с правой стороны Тверского бульвара прекратились.

«Это они нарочно перестали, а как только подойду поближе, так и трахнут! И сразу насмерть, как Петьку», — подумала Клаша, и ей стало страшно.

Она на мгновение остановилась около дерева.

«А как же Катя не боится! Даже из винтовки стреляет!»

И Клаша поспешно зашагала по левой стороне Тверского бульвара.

Уже начинало темнеть. Бульвар точно вымер. Далеко, в конце его, одиноко маячил памятник Пушкину. Пушкин стоял, заложив руку за спину и склонив немного набок курчавую голову, будто прислушивался к далеким выстрелам.