Мальчик из Уржума. Клаша Сапожкова

Он ушел и минут через пять позвал стрелков в комнаты. Они вошли, жмурясь от яркого света, и, ошеломленные, остановились на пороге. Такое великолепие они видели впервые. Горела огромная люстра, переливались и сверкали хрустальные подвески. Люстра освещала богато убранную столовую с большим, мореного дуба, буфетом во всю стену, отделанным гранеными зеркалами. Посередине комнаты стоял круглый стол на львиных ножках, покрытый дорогой вышитой скатертью. В углу в стеклянном футляре громко тикали большие столовые часы.

— Проходите, ребята, устраивайтесь, — сказал Миронин.

Красногвардейцы и солдаты несмело вошли в комнату и стали снимать с себя мокрые и грязные шинели. Они свалили шинели в угол, около большой белой изразцовой печки.

— Устраивайтесь в этой комнате и в соседней. Здесь окна во двор выходят. В остальных света не зажигайте, а то с улицы стрелять начнут, — приказал Миронин красногвардейцам и ушел.

Один из солдат обдернул гимнастерку, пригладил волосы и осторожно присел на край дубового стула с высокой спинкой. Глядя на него, и другие сели за стол.

— Невредно живут! — подмигнул Ефим Лукич, оглядев столовую.

Клаша сняла свою бархатную жакетку и косынку. Теперь, при ярком свете люстры, Клаша увидела, какая она грязная и пыльная. Коричневое платье, которое она берегла как зеницу ока, было измято и порвано в двух местах.

«Ну и достанется мне от тетки!» — подумала она.

— Это что за штуковина повешена? — спросил толстый белобрысый солдат, разглядывая квартиру с таким видом, точно собирался остаться в ней жить.

Над столом на зеленом шелковом шнурке висело искусно выточенное деревянное яблоко. Солдат дотронулся до яблока — и вдруг в дальнем конце квартиры затрещал звонок.

Два стрелка вскочили с места, а сам белобрысый схватился за винтовку.

— Балуй! Маленький, что ли! — исподлобья поглядел Ефим Лукич.

— Это звонок, чтоб кухарку вызывать: подавай, мол, второе или третье блюдо, — объяснила Клаша.

— А будь оно неладно! — Солдат махнул рукой и уселся за стол.

— Ну что ж, ребята, не на именинах, рассиживаться некогда. Давайте закусывать да на боковую. Через два часа сменяться, — сказал Ефим Лукич.

Порывшись в кармане шинели, он вытащил небольшой газетный сверток. В свертке оказался крохотный кусочек сала, весь в хлебных крошках и махорке. Ефим Лукич вынул перочинный ножик, бережно счистил крошки и махорку и торжественно положил сало на клочок бумаги. Остальные красногвардейцы вынули свои запасы: воблу, черный хлеб и несколько холодных картошек.

— Ну, дочка, подсаживайся к угощению, — позвал Ефим Лукич.

Клаша стояла у печки и заплетала косу.

— Пожалуй, такого угощения здешние хозяева вовек не едали, — усмехнулся высокий черноглазый рабочий с обмотанным вокруг шеи шарфом.

И действительно, странно и убого выглядели на красивой дорогой скатерти куски черного липкого хлеба, две ржавых воблы и жалкий замусоленный кусочек сала.

— Господское брюхо к грубой пище не приспособлено, — сказал черноглазый и начал чистить воблу.

— У них, Вася, щи и то с трикадельками! — заметил его товарищ, которого за силу и необычайную смуглость лица прозвали Чугунный.

— Ничего, придет время — и мы трикадельки есть будем, — отозвался черноглазый.

— А может, ребятки, и сейчас чего перекусить найдется? — сказал Ефим Лукич.

Он подошел к буфету и открыл обе дверцы. На нижней полке стояли высокие стопки красивых фарфоровых тарелок, а на верхней Клаша увидела начатую головку голландского сыру, блюдо с холодным мясом и большую синюю вазу с домашним печеньем. В глубине буфета сверкал граненый хрусталь и узкогорлый графин с вином.

— Запасливые! — засмеялся Ефим Лукич. — А ну, давай, дочка, ставь на стол.

Клаша вынула фарфоровые тарелки, разложила на столе вилки и ножи, поставила блюдо с холодным мясом, вазу с печеньем и головку сыру.

Толстый белобрысый солдат достал из буфета графин с вином. Вино было темно-красного цвета и при свете люстры соблазнительно переливалось и играло.

— Вкусица! — причмокнул языком белобрысый.

— Не дури, поставь на место! — строго сказал Ефим Лукич и так поглядел на солдата, что тот, смутившись, сунул графин на полку и отошел от буфета.

Закусив, солдаты и красногвардейцы стали укладываться на полу на шинелях.

Клаша устроилась рядом, в соседней высокой комнате, обставленной красивой белой мебелью. Огромная белая кровать была покрыта шелковым, василькового цвета покрывалом. У кровати лежала пушистая медвежья шкура. На туалетном столике перед зеркалом блестели флаконы и безделушки, а на тумбочке у кровати сидела красавица кукла с голубым бантом на завитых волосах. У куклы были приклеены настоящие ресницы. Такую игрушку Клаша видела только в витринах магазина. Присев на край кровати, она осторожно взяла куклу, боясь измять ее пышное, в воланах, шелковое платье.

Глаза куклы под длинными темными ресницами казались живыми, белые мелкие зубки сверкали из-под полуоткрытых розовых губ. От куклы пахло духами. Клаша посадила куклу к себе на колени и кончиками пальцев тихонько провела по ее красивому фарфоровому личику, потом погладила длинные завитые локоны.