Мальчик из Уржума. Клаша Сапожкова

Увидеть что-либо на чердаке не было никакой возможности. Здесь было темно, и после разорвавшейся гранаты плавал дым и столбом стояла пыль. К сернистому запаху примешивался запах копоти от печных труб. В темноте где-то под крышей блестело полукруглое чердачное окно.

Клаша, вытянув руки, ощупью двинулась по чердаку. Она старалась держаться ближе к стене. Пригнувшись, она шла медленно, то и дело натыкаясь на протянутые веревки. Споткнувшись о деревянную балку на полу, она чуть не упала и раза два больно ударилась головой о стропила.

Наконец кое-как она добралась до конца стены. Здесь в темном углу можно было спрятаться. Она присела на пол и пощупала руками вокруг себя. Под руки ей подвернулись какие-то пустые бутылки и большая бельевая корзина. Корзина была дырявая, без ручек. Клаша залезла под корзину и свернулась калачиком. Руки у нее были в земле и в пыли, а на лицо и на волосы налипла паутина. Она лежала, боясь дышать. От пыли, копоти и сернистой вони щекотало в носу, хотелось чихнуть. Так она пролежала минут десять, но ей казалось, что она здесь очень, очень давно.

— Дай бог, чтоб не пришли, — шептала Клаша.

Но с чердачной лестницы уже доносились голоса и звон шпор.

— Черт побери, ну и темень же здесь! — сказал хриплый голос, и вслед за этим чиркнула спичка, а за ней другая и третья.

Сквозь прутья корзины Клаша увидела офицера. От неожиданности она чуть не вскрикнула. Это был Надеждин муж, поручик Скавронский. Он стоял на лестнице и заглядывал на чердак. За ним виднелись еще две фигуры. Спички погасли и, снова наступила темнота.

— Где пулемет? — спросил Скавронский.

— У среднего окна, — ответил юнкер, и опять вспыхнула спичка.

Все трое влезли на чердак.

Поминутно зажигая спички и чертыхаясь, Скавронский пошел к окошку. Клаша видела то освещенный кусок сапога, то офицерскую шашку, то руку юнкера, который придерживал, словно дама юбку, полы своей длинной шипели.

— Нагнитесь, господин поручик! Здесь стропила, нагнитесь! — заботливо предупреждал один из юнкеров.

Скавронский что-то пробурчал в ответ.

Наконец они добрались до окошка. Скавронский зажег спичку и присел у пулемета.

— Ну, кажется, все части целы, — сказал он минут через десять, поднимаясь на ноги. — А где?.. — спросил он.

У Клаши замерло сердце и сразу похолодели руки. «Меня ищут! Меня!» Она зажмурила глаза.

— Здесь, — ответил юнкер.

Клаша приоткрыла один глаз и увидела, как юнкер осветил что-то темное, похожее на большой узел, недалеко от пулемета.

Поручик Скавронский зажег спичку и наклонился над убитым. Затем что-то сказал, но так тихо, что Клаша не могла разобрать слов.

— Ну-с, господа юнкера, несите пулемет.

Юнкера понесли пулемет, а Скавронский освещал им спичками дорогу. Клаша лежала под корзинкой, зажав обеими руками рот и еле сдерживаясь, чтобы не чихнуть.

— Сейчас перейдем в дом номер двадцать два. Пулемет поставить на колокольню! — приказал поручик.

Юнкера с пулеметом начали осторожно спускаться с лестницы. Спичка в последний раз осветила чердак и погасла. Поручик Скавронский тоже сошел вниз. Клаша с облегчением вздохнула и, закрыв голову полой жакетки, с наслаждением чихнула два раза.

Опа еще долго просидела на темном чердаке, боясь, как бы не попасться снова юнкерам. Она старалась не глядеть в сторону убитого офицера. Ей казалось, что офицер шевелится и дышит.

«А может, он не убитый!» — думала Клаша.

Чуть-чуть светлело полукруглое чердачное окно. Через окно было видно, как на темном осеннем небе дрожит и мигает единственная звездочка. В дальнем углу чердака шуршала и скреблась мышь.

Наконец Клаша осторожно поползла к выходу.

Глава одиннадцатая

После того как Клаша побывала в разведке, многие из красногвардейцев стали называть ее не сестрица, а запросто: Клаша.

— Дельная девушка, — сказал Миронин.

— Молодец, Клаша! — похвалил дядя Семен.

С наступлением вечера перестрелка у Никитских ворот почти прекратилась, только изредка в темноте нет-пет да щелкнет одинокий выстрел. Красногвардейцы, солдаты, собрались около аптеки и ожидали назначения в ночной караул. Накрапывал дождик. Приподняв воротники, стрелки молча сидели в темноте. Кто курил, а кто дремал, прижавшись к стене.

Клаша прибиралась в кондитерской, сметала в угол самодельной метелкой — пучком соломы — битые стекла, гильзы и бинты.

— Клаша, ты здесь? — спросил с порога Миропин.

— Здесь.

— Пойдем-ка на ночлег. Устала небось?

— Немножко устала, — сказала Клаша, выходя из кондитерской.

Тут у порога уже ждали несколько солдат и красногвардейцев.

— Ну, пошли, товарищи! — сказал Миропин.

Дом, в котором решили ночевать, был в десяти шагах от аптеки, на углу Малой Бронной улицы. Это был большой каменный опустевший дом, из которого при первых же выстрелах разбежались жильцы. Парадное с выбитыми стеклами было открыто настежь. Миронип и красногвардейцы ощупью поднялись по темной лестнице на второй этаж. Квартира оказалась незапертой. Миронин открыл дверь, и все вошли в темную переднюю.

— Погодите, ребята, я сначала сам погляжу.