Мандельштам, Блок и границы мифопоэтического символизма

Героиня и освященное временем театральное начало, с которым она связана, существуют не для непосвященных[530]. Эта положительно окрашенная «ты», которую поэт должен защитить от «черных душ и низменных святош», не допускает отождествления с «ты» из заключительной строки, которое, учитывая космический масштаб его (тщетной) угрозы ночному солнцу, оказывается «ненавистником солнца, страхом»: «А ночного солнца не погубишь ты»[531]. Общий смысл этого раннего варианта в том, что величайшая угроза ночному солнцу культуры — наш собственный страх, а «неувядающие розы» Афродиты (любовь) — превозмогающее страх противоядие[532].

Мандельштам решает проблему смешения местоимений, убрав из стихотворения и «ненавистник солнца, страх», и вышеупомянутый образ Арбениной (т. е. оба первых случая употребления формы второго лица), оставив второе лицо только в заключительном четверостишии. Это — в сочетании с простой, но значительной заменой космического «не погубишь» на личное «не заметишь», позволяет стихотворению быть адресованным, в его негативном аспекте, отдельному человеку.

Тем самым Мандельштам точно воссоздает дискурсивную ситуацию пушкинского стихотворения «Кривцову» — главного контрастного подтекста, при помощи которого он и бросает вызов мировоззрению Блока:

Не пугай нас, милый друг,

Гроба близким новосельем:Право, нам таким бездельемЗаниматься недосуг.Пусть остылой жизни чашуТянет медленно другой;Мы ж утратим юность нашуВместе с жизнью дорогой;

Каждый у своей гробницыМы присядем на порог;У пафосския царицыСвежий выпросим венок,Лишний миг у верной лени,Круговой нальем сосуд —

И толпою наши тениК тихой Лете убегут.Смертный миг наш будет светел;И подруги шалуновСоберут их легкий пепелВ урны праздные пиров[533].

Пушкинское бесстрашие в стихотворении «Кривцову» контрастирует с блоковским страхом («В пышной спальне страшно в час рассвета»); пушкинская «„легкость“ в отношении к „проклятым вопросам бытия“, в том числе к року и смерти» (Бройтман) — с блоковскими самомнением и серьезностью; пушкинское братство — с блоковским индивидуализмом; пушкинское «собирание» памяти («Соберут их легкий пепел») — с блоковским «рассеиванием» («Размету твой легкий пепел»)[534]

. Более того, во всех этих случаях Мандельштам решительно берет сторону Пушкина, который, как и Мандельштам в черновом варианте, находит себе заступника в пафосской царице Афродите, а также в посюсторонней любви и красоте, покровительствуемых ею.

И на самом деле стихотворение «В Петербурге мы сойдемся снова…» в качестве речевого акта функционирует как повтор стихотворения «Кривцову», только шалуны из стихотворения Пушкина высланы в темную ночь советской России. Как отмечает Евгений Тоддес, стихотворение Мандельштама было написано почти ровно через сто лет после стихотворения «Кривцову», т. е. через «цикл» (ср. у Бориса Гаспарова о мотивах «столетнего возвращения» у Мандельштама) после «золотого» момента в русской поэзии, предшествующего пушкинской ссылке[535]. Именно посредством дискурсивного изоморфизма со стихотворением «Кривцову» — посредством глубокой imitatio Pushkin — «В Петербурге мы сойдемся снова…» стремится достичь своей полной силы как акт теургии, как исцеление пушкинского солнца[536].

Стихотворение «Кривцову», первоначально озаглавленное «К Анаксагору» (имеется в виду обвиненный в атеизме греческий философ V в. до н. э.) адресуется, как и «В Петербурге мы сойдемся снова…», от имени «мы» к «ты» — к старшему другу, Николаю Ивановичу Кривцову, который и принадлежал, и не вполне принадлежал к «кругу» поэта. Более того, адресуя стихотворение Кривцову, Пушкин адресовал его пессимисту (по крайней мере, так можно заключить из самого стихотворения) и материалисту, который пытался было повлиять на мнение младшего поэта, но чей этос навсегда останется чуждым[537]. «Не пугай нас, милый друг, / Гроба близким новосельем» — так начинается стихотворение Пушкина[538]. Не могли ли почти такие же чувства («Не пугай нас!») быть адресованы автору «Голоса из хора»? Не пытайся напугать нас своими гнетущими историософскими пророчествами![539]