Маргиналы в советском социуме. 1930-е — середина 1950-х годов

Для придания значимости процедуре снятия с учета в ряде комендатур она осуществлялась гласно, на собраниях. Из информации УНКВД следовало, что на таких собраниях звучали и настроения недовольства родителей мобилизованных, на которых снятие с учета и льготы не распространялись. Приведена реплика одного из трудпоселенцев Тегульдетской комендатуры: «Документы об освобождении выдают только женам, а отцы и матери, которые вырастили и воспитали детей для Красной Армии, все равно остаются по-прежнему под ведением комендатур». Далее в докладной записке отмечено (видимо, с акцентом на то, что проблема будет далее только обостряться): «Аналогичные случаи, выражающие в этой части обиды отцов и матерей, не единственны»[561]

.

В том же документе к числу «отрицательных фактов» отнесены публичные высказывания жен, мужья которых на момент бюрократического оформления справок о снятии с учета погибли на фронте. Так, одна из трудпоселенок (Прокопьевская комендатура) заявила: «Мой муж погиб на фронте, зачем мне ваша справка. Когда убили мужа». Другая трудпоселенка (Тегульдетская комендатура) на собрании сказала: «Я вашей справкой о снятии с учета особенно не нуждаюсь, все равно уехать никуда нельзя»[562]

. Из приведенных выше высказываний жен мобилизованных, однако, вовсе не следует, что они носили враждебный власти характер. Скорее всего, чекисты отнесли их к «отрицательным» потому, что эти женщины, в силу понятных человеческих обстоятельств, вместо дежурных слов признательности государству, открыто высказывали свои чувства. Это тем более становится понятным, если сравнить такую реакцию с другой, приведенной в том же докладе, где одна из трудпоселенок (Прокопьевская комендатура) говорила: «Я получила документ об освобождении меня и детей за погибшего мужа на фронте под Сталинградом, который, уезжая, заявил, что я буду бороться так, чтобы наши дети на меня не обижались, как мы обижались на своих родителей, за которых мы высланы. Я потеряла мужа, но это меня не огорчает, потому что нас много и будем вместе переносить наше горе, нанесенное людоедом Гитлером советским женщинам, буду работать не покладая рук и помогать фронту»[563]

. Очевидно, что в этом отрывке переплетены и истинные эмоции женщины, и видимые глазу чекистские «добавки».

Война привела в действие и активизировала другую разновидность мобилизаций — трудовых. С началом войны возродились не проводившиеся со второй половины 1930-х гг. крупномасштабные переброски трудоспособного контингента из трудпоселков в «горячие точки» тыловой экономики. При этом переброски осуществлялись директивными органами (прежде всего по решениям ГКО) и, будучи мобилизационными, носили обязательный характер, уклонение от которых рассматривалось как дезертирство. Переброски делились по территориальному признаку на «внутренние» и «внешние». К числу последних для Сибири относились те, что направлялись на Дальний Восток или Урал, а затем и для работ на освобождаемых от оккупации территориях. Для удовлетворения внутрирегиональных потребностей поток трудпоселенцев направлялся для использования преимущественно в лесной, угольной и рыбной промышленности Дальнего Востока. Так, согласно постановлению СНК СССР от 6 января 1942 г., для форсированного наращивания добычи и переработки рыбы в восточные районы страны на рыбные промыслы и строительство рыбоконсервных заводов было перевезено из более южных районов Сибири несколько десятков тысяч труд- и спецпоселенцев, включая даже небольшое по масштабам перемещение из кузбасских комендатур в нарымские.

Наряду с этим, осуществлялась и трудовая мобилизация трудпоселенцев из северных комендатур для работы на крупных оборонных производствах. В годы войны нарымские трудпоселенцы работали на предприятиях Новосибирска, Томска, Искитима, Кемерова и ряда других сибирских городов. Часть из них направлялась по трудмобилизации и за пределы региона, на уральские предприятия. Мобилизациям подлежала взрослая, трудоспособная часть ссыльных мужчин (среди женщин практиковалась выборочная мобилизация из числа незамужней молодежи). О порядке и принципах осуществления труд-мобилизаций можно судить по указанию НКВД СССР от 13 апреля 1943 г. о мобилизации из трудпоселков Новосибирской обл. на оборонные объекты Урала более чем 3 тыс. физически трудоспособных мужчин — глав семейств в возрасте до 55 лет: «Мобилизации подлежат трудпоселенцы из числа занятых на работе в сельскохозяйственных, кустарно-промысловых артелях, совхозах и мелких предприятиях, не имеющих оборонного значения (подсобные хозяйства, госучреждения, конторы и пр.). <…> Обязать всех мобилизованных явиться на сборный пункт в исправной одежде и обуви с запасом белья, постельными принадлежностями, кружкой, ложкой и с запасом продовольствия не менее чем на 15 суток.