Для трудпоселенцев ударная работа на производстве в военное время включала, помимо прочего, возможность избавиться от унизительных режимных ограничений. Согласно указаниям НКВД лица, удостоенные правительственных наград, подлежали освобождению из поселений. Так, первым из числа трудпоселенцев, состоявших на момент награждения на спецучете, стал в 1942 г. кузбасский шахтер Александр Соловьев.
Партийные функционеры вполне искренне считали, что трудовые мобилизации молодежи из глухих комендатур Нарымского округа в город на оборонные производства будут восприниматься ею как прорыв в новую жизнь, равную поощрению. Приведем реплику секретаря Новосибирского обкома партии М. В. Кулагина на совещании с работниками Нарымского округа 28 июня 1943 г. о направлении на оборонный комбинат № 179 в Новосибирск нескольких сотен человек. Местные работники заявили, что среди еще не тронутых мобилизациями много «ослабленных». М. В. Кулагин предложил дать им месяца полтора два передышки и добавил: «Если мы их кормить будем хорошо, они будут дышать воздухом, будут мыться. Стричься, одежонка будет, народ надо будет подобрать помоложе, они будут полноценными работниками»[568]
.Секретарю нельзя было отказать в знании психологии. Из информации, направленной УНКВД по Новосибирской области в свой наркомат 31 декабря 1943 г., в которой содержались данные проверки трудового использования мобилизованных трудпоселенцев на оборонных предприятиях Новосибирска, следовало, что период адаптации прибывших к работе в новых условиях оказался достаточно коротким: «Многие из прибывших на предприятия не имели специальности, никогда не работали в промышленности, но с приходом в цех было организовано обучение их работам на станках, прессах и т. п. путем прикрепления к старым рабочим завода, частично в стахановских школах.
Таким образом, мобилизованный контингент в большинстве своем с работой освоился, стал в скором времени выполнять и перевыполнять нормы выработки, некоторые из них назначены бригадирами»[569]
. Если остановиться только на констатации этих фактов, то следовало считать, что мобилизационная переброска в целом оправдала себя. Однако далее в документе приведены свидетельства имевших место «издержек». За последний квартал 1943 г. из переданных на три обследованных оборонных производства 639 чел. на день проверки работали 579 чел. Убыль в 60 чел. (почти 10 %) складывалась из четырех умерших, двух осужденных за кражи, 15 демобилизованных (отпущенных по болезни) и 39 дезертировавших[570]. Как правило, дезертирство носило не «преступный» характер: скрывшиеся с предприятий, за редким исключением, возвращались в свои трудпоселки и через некоторое время их направляли обратно на заводы по маршрутным листам. Отвечавшие за учет на заводах органы были заинтересованы в таком варианте решения вопроса, поскольку в ином случае им грозила ответственность за допущение труддезертирства. В документе приведены и обстоятельства, вызвавшие убыль — это главным образом тяжелые жилищно-бытовые условия, изношенность одежды и обуви и т. д. Совершенно очевидно, что здесь на условия военного времени управленцы «списывали» свое пренебрежительное отношение к «спецконтингенту», получавшему жизнеобеспечение по «остаточному принципу».В стремлении любыми средствами обеспечить максимальное вовлечение трудпоселенцев в производственные процессы властные органы сделали ставку на использование женщин и подростков, нередко не считаясь с реальными условиями. Так, для мобилизации женщин, обремененных детьми, требовалось создать дошкольные учреждения (ясли и сады). Директивные органы потребовали от промышленных предприятий взять на себя их организацию, последние не торопились себя этим обременять. На этой почве в 1943 г. произошла серия инцидентов в г. Прокопьевске, о чем УНКВД по Кемеровской области докладывало в ГУЛАГ: «<…> за последнее время женщины стали упорно отказываться от работы, требуя обеспечить детей надлежащими условиями, однако, вместо организации условий, большинство женщин стали доставлять на предприятия в порядке приводов, особенно это практикуется в г. Прокопьевске, в связи с этим женщины буквально стали прятаться на чердаках, в подвалах и других местах.