Маргиналы в советском социуме. 1930-е — середина 1950-х годов

Беспрецедентно жестоким нам представляется вынесение смертных приговоров всем без исключения руководителям (пресвитерам и проповедникам) и активистам общин — 136 чел., 46,25 % от общего числа осужденных[359]. Всего тройкой УНКВД по Алтайскому краю с 30 октября 1937 г. по 15 марта 1938 г. было осуждено 14 884 чел.[360] Таким образом, доля репрессированных евангельских верующих составляет около 2 %

[361]. Интересно сравнить эту цифру с количеством жертв, понесенных православной церковью. По подсчетам А. А. Колесникова, на территории Алтайского края тройками УНКВД по ЗСК, Алтайскому краю и Новосибирской обл. с 5 августа 1937 г. по 15 марта 1938 г. т. е. за более длительный срок, было осуждено 328 чел., относящихся к православному «церковному активу»[362]. Основываясь на этих цифрах, с большой долей уверенности можно предположить, что евангельские верующие преследовались в ходе массовых операций не слабее, чем православные священнослужители и церковный актив. Как и в случае с православными священнослужителями, доля репрессированных среди евангельских верующих была очевидно непропорционально высокой в сравнении с долей верующих среди населения региона в целом[363]

.

В статистическом отчете о работе органов НКВД СССР за 1937–1938 гг. приводятся данные о 50 769 репрессированных «церковниках и сектантах» (соответственно 37 331 за 1937 г. и 13 438 за 1938 г.)[364]. Таким образом, в относительных цифрах верующие всех конфессий (священнослужители и актив общин) составили около 6,6 % от жертв «кулацкой» операции. Современное состояние исследований не позволяет сказать, сколько составляли евангельские верующие, но их доля, без всякого сомнения, была велика. Только в Западно-Сибирском крае[365], по далеко неполным данным, основывающимся на доступных источниках, их было репрессировано около 1,1 тыс. чел.

[366] В результате к моменту окончания Большого террора неопротестантские конфессии находились на грани уничтожения.

Евангельские церкви в 1939–1941 гг.: продолжение репрессий. В предвоенный период «сектанты» продолжали оставаться для органов НКВД приоритетной группой, подлежащей активной агентурной разработке и преследованиям. Несмотря на масштаб и брутальность репрессий, Большой террор не смог окончательно разрешить проблему очистки советского общества от «сектантов». Количество легальных, т. е. зарегистрированных властями общин, было действительно сведено к минимуму[367]

, зато большое распространение вновь получили «домовые церкви», которые функционировали нелегально, в частных домах и квартирах. Как показала на допросе 22 сентября 1941 г. проповедница Новосибирской общины баптистов П. Я. Скакунова, «прекратить всякое общение между собой для баптистов — это значит умереть духовно. Поэтому перед каждым баптистом стоял вопрос, что же предпринять для того, чтобы сохранить общину. Единственным путем к сохранению общины был путь перенесения всей баптистской работы на частные квартиры»[368]. Заявление начальника УНКВД по Алтайскому краю К. С. Волошенко свидетельствует о том же: «После репрессий, особенно в период 1937–1938 гг.[,] организаторов открытых выступлений и инспираторов распространения различного рода провокационных и других антисоветских проявлений, оставшиеся враждебно настроенные церковники изменили методы антисоветской деятельности, т. е. ушли в глубокое подполье, и под видом отправления религиозных обрядов продолжают проводить контрреволюционную работу, обрабатывая в этом духе лиц из социально-близкой нам среды»[369]. Таким образом, 1939–1941 гг. можно характеризовать как период преимущественно нелегального существования евангельских общин и групп.

Деятельность общин и групп верующих в городах в предвоенные годы отличалась большей интенсивностью, чем в сельской местности. Потери в персональном составе городских общин восполнялись верующими — мигрантами из деревни, а также вернувшимися из заключения. Это дало возможность «городским» общинам постепенно оправиться от потерь, понесенных ими в ходе Большого террора. В деревнях ситуация была тяжелее, сельские общины не имели возможности так быстро регенерировать. И тем не менее уже в 1939 г. власти вновь стали отмечать активность евангельских верующих как в городах, так и в сельской местности. Наличие верующих диссидентов стало особенно явным при проведении в 1939 г. Всесоюзной переписи населения и выборов в советы депутатов. В ходе этих публичных мероприятий народ должен был, по выражению американского историка С. Коткина, участвовать в ролевой «игре социальной идентификации», а именно своим участием демонстрировать свою интеграцию в систему сталинизма. Выступая в качестве вызова системе, эти мероприятия провоцировали всех диссидентов, в первую очередь верующих, заявить тем или иным способом о своем неучастии в этой «ролевой игре».