Маргиналы в советском социуме. 1930-е — середина 1950-х годов

С позиций значимости классификационных признаков для определения социальных страт постреволюционного социума безусловно значимым выступает деление видов труда на вольнонаемный и принудительный. Сделав оговорку о том, что вольнонаемного труда в привычном понимании данного слова в изучаемый период не было, а существовали различные градации принуждения к труду различных категорий зависимого населения, отметим далее, что данное деление, безусловно, не исчерпывало разнообразия видов труда в сталинском обществе. По нашему мнению, труд для категорий номенклатуры и интеллигенции носил служебный характер, для рабочих на производстве это был наемный труд, для крестьян в колхозах — несвободный, обязательный труд, а для «спецконтингента» он носил принудительный характер. Вероятно, следовало бы ввести и градации по формам существования принудительного труда. Так, в особую категорию необходимо выделить принудительный труд в милитаризированной форме, куда относились трудармейцы времен Отечественной войны, а еще ранее, с 1930 по 1937 г., тылоополченцы («лишенцы» призывного возраста). Что касается тылоополченцев (т/о), то для нас представляется возможным отнесение данной категории к составу «спецконтингента» по принципу его примыкания к последнему (по сферам использования, режиму содержания, условиям труда и быта, восприятию самой номенклатурой), но не полного слияния (т/о формально не лишались свободы, а ограничения вводились для них на срок их призыва). К этой же «буферной» группе, которая по ряду одних признаков входила в «спецконтингент», но по ряду других не входила, можно отнести военнослужащих «фильтрантов», проходивших процедуры т. н. спецпроверки из-за пребывания в плену, окружении, и чей труд широко использовался в период их пребывания в проверочно-фильтрационных лагерях (ПФЛ).

Выскажем также наше понимание и такой принципиальной темы, как иерархия статусов различных категорий спецконтингента. Если исходить из общепринятого определения права как совокупности общеобязательных правил поведения, устанавливаемых государством, то при анализе сталинского общества мы сталкиваемся с весьма специфическим правопорядком, самоназвание которого не отражает сути. Это был квазиправовой порядок, нормы и правила которого устанавливались и изменялись политическим руководством, не сдерживаемым никакими законодательными и судебными институтами. Поскольку право выступало инструментом в руках режимных органов, в чьем ведении находились группы «спецконтингента», то было бы уместнее говорить не о правовом положении или статусе тех или иных его категорий, а именно о режимном положении или статусе. Заметим, что даже формальное обладание теми или иными правами и свободами мало или вовсе ничего не значило на практике, поскольку все они проходили через фильтры режимных процедур и установлений, трансформируясь и выводясь из поля наблюдения и контроля квазиправовых институтов советского строя. Очевиден базовый тезис о том, что градация, иерархия статусов строилась здесь по степени несвободы и зависимости от государственных органов, а не по обладанию какими-либо правами и свободами. Можно рассматривать далее правомерность выделения в «спецконтингенте» относительно привилегированных по сравнению с общей массой групп, поскольку спецорганы вполне осознанно выстраивали иерархию внутри категорий репрессированных. Однако и здесь реальным источником т. н. привилегий было не право, а санкционированные «сверху» режимные установления (ослабление режима для одних и усиление для других).