Маргиналы в советском социуме. 1930-е — середина 1950-х годов

Нормативным основанием для проведения данного призыва стал приказ НКВД СССР от 22 октября 1942 г., резко изменивший ситуацию с «правовым» статусом призывников-трудпоселенцев. Согласно приказу, с учета трудссылки снимались не только сами призванные, но и прямые члены их семей (жена, дети). Снятым с учета выдавались паспорта, работавшие члены их семей освобождались от обязательных 5-процентных отчислений с их заработной платы, шедших на содержание аппарата комендатур[450]

. Санкционируя второй после 1938 г. виток массового снятия молодежи с учета трудпоселений, сталинский режим фактически открыл дорогу к постепенному расконсервированию крестьянской ссылки как таковой. Однако данный процесс в значительной мере носил вынужденный обстоятельствами военного времени характер и отчасти повлек за собой определенный конфликт поколений: вновь, как и в 1930-е гг., освобождение призывников не влекло за собой изменения статуса родителей призванной молодежи. Главы семей по-прежнему оставались внутри режимного пространства без перспектив покинуть его. Хотя следует отметить попытку гулаговского руководства в середине 1943 г. ходатайствовать перед правительством о радикальной реорганизации «кулацкой ссылки», по его мнению, исчерпавшей себя как часть репрессивной машины и выполнившей свое предназначение (трудовую «перековку» бывших «кулаков»). Отмечалось, что после массового снятия с учета молодежи и мобилизованных в Красную армию и членов их семей «количество трудпоселенцев за последние два года резко сократилось (с 940 тыс. чел. на 1 июля 1941 г. до 678 тыс. чел. на 1 апреля 1943 г. вместе с семьями). В настоящее время в трудпоселениях осталось взрослого трудоспособного населения всего 274 тыс. чел. Из них занято в промышленности и сельском хозяйстве 251 тыс. чел. Учитывая, что трудоспособная часть трудпоселенцев является основными кадрами промышленных и оборонных предприятий, большинство из них хозяйственно благоустроены и осели в местах своего поселения, дальнейшие ограничения свободы их передвижения и поселения в режимных местностях вполне обеспечиваются существующим паспортным режимом…». Далее следовали предложения о фактической ликвидации крестьянской ссылки путем ликвидации комендатур, выдачи трудпоселенцам паспортов, снятии с них других существовавших ограничений, что в условиях войны выглядело крайне необычной мерой

[451]

.

Отмеченная выше инициатива ГУЛАГа на поверку оказывалась не столь уж необычной. Следует вспомнить, что еще во второй половине 1930-х гг. репрессивные органы, которые никак нельзя было бы упрекнуть в демократизме, по меньшей мере, уже трижды поднимали этот вопрос. Почему ставился этот вопрос и почему он не решался? Во-первых, потому, что т. н. директивные органы считали «кулацкий» вопрос в его репрессивно-экономическом измерении принципиально решенным к середине 1930-х гг., когда экономика спецпоселений оценивалась как достаточно окрепшая, а «кулаки» — осевшими в местах нового расселения, протестный потенциал данной категории считался исчерпанным. Другой аспект проблемы — почему ее решение отложилось до конца сталинской эпохи — лежит, скорее, в природе политического режима, в том его измерении, который являлся доктринально-пропагандистским. Потенциал «кулака» как органической части совокупного образа «врага народа» не только не был исчерпан, но и относился к числу постоянно возобновляемых пропагандистских ресурсов. Другая причина — организационно-экономическая: однажды сформировавшись, система принудительного труда имела свою логику расширения и воспроизводства, ликвидация спец(труд)поселений не входила в планы сталинского руководства. Наконец, Вторая мировая война, одним из признаков которой стали массовые депортации, фактически продлевала период существования крестьянской ссылки, ставшей по сути моделью и фундаментом, на которой создавалась новая этническая ссылка военного и поствоенного времен.