Говорят, живя в Берлине в 1943 году, он слишком откровенно выражался и был обвинен в англосаксонских пристрастиях. Мне совершенно не приходило в голову, что он мог быть арестован (я полагал, что он спокойно живет в Париже или Австрии), но накануне получения известия о его гибели я в ужасном сне видел его лежащим на нарах и хватающим воздух в смертных содроганиях…
Чуть ниже Набоков в символически-образной форме печалится об утрате довоенного «русского Парижа»:
Мучительно думать о гибели стольких людей, которых я знавал, которых встречал на литературных собраниях (теперь поражающих – задним числом – какой-то небесной чистотой). Эмиграция в Париже похожа на приземистые и кривобокие остатки сливочной пасхи, которым в понедельник придается (без особого успеха) пирамидальная форма.
Алданов 16 декабря отвечает:
Я эту пасху в ее воскресном виде любил…
Впоследствии Алданов не раз в переписке с друзьями, когда речь заходила о «русском Париже», цитировал набоковскую метафору и свой на нее ответ.
В освобожденном «русском Париже» в это время жизнь буквально кипела от появившихся надежд, ожидания скорых перемен к лучшему и сиюминутных восторгов. Возвратившиеся из французской глубинки эмигранты, не могли, однако, первое время точно оценить, что сохранилось из их довоенной, хорошо обустроенной среды обитания, и кто из бывших русских парижан уцелел, а кто нет. Об обстановке в «русском Париже», сообщал в письме Алданову от 20 июня 1945 года Георгий Адамович:
Я видел вчера – на вечере Бунина – Вашу сестру и был рад узнать, что у Вас все в порядке. «Весь Париж» русский был там. Я встретил людей, которых считал умершими или пропавшими без вести. Жизнь понемногу налаживается, достаточно болезненно, надо сказать, – и, конечно, никогда она уже не будет прежней.
Бурная радость русских парижан шла рука об руку с жаждой мщения, сведением личных счетов и политическими разногласиями.
Еще находясь в Грассе и живя только слухами о столичной жизни, Вера Бунина писала в дневнике:
В Париже опять началось разделение. Одни против других. Опять одним нужно «уходить в подполье», а другие берут на себя роль полицейских и сыщиков. Буду в Париже общаться только с теми, кто не занимается политикой и не вмешивается в чужую жизнь. А ото всех других подальше. Нервы и здоровье тратить на всякие дрязги – довольно» [Уст- Бун. Т. 3. С. 177].
Благими намерениями, как известно, черт дорогу в ад метит. Не успели Бунины приехать в Париж, как разразился скандал. В письмах от 27 июня и 5 июля Бунин жалуется Алданову на то, как его «просто на удивление дико оболгали» в парижской газете «Советский патриот». В опубликованном в ней интервью с ним, он будто бы выказывал горячее одобрение Указу Советского правительства о «Восстановлении в гражданстве СССР граждан бывшей Российской империи…», заявил что «Молодым – прямая дорога на Родину» и благосклонно воспринял слова корреспондента газеты, что «И на Родине Вас, И А встретят с цветами и почестями… Поверьте, иначе и быть не может». От этого текста Бунин был буквально в ярости:
Читали ли вы, дорогой Марк Александрович, это гнусное интервью? Каково!! Мне и не снилось этого говорить. Бесстыдство этой стервозной газеты дошло до того, что я послал «привет и пожелание успеха ей».