Ярый поклонник гитлеровской идеологии, человек, лично близкий к Жеребкову, Сургучев был одним из столпов его газеты с первых же ее номеров. (Юрий Жеребков при немецкой оккупации Парижа возглавлял Управление делами русской эмиграции во Франции и под вывеской этого ведомства издавал профашистскую газету «Парижский вестник»). В июле и августе 1942 года он опубликовал на страницах «Парижского вестника» ряд прогитлеровских и антирусских фельетонов под общим названием «Парижский Дневник». Позднее, сделавшись, очевидно, более осмотрительным, Сургучев от писания подобных статей воздерживался, но продолжал деятельно работать в газете почти до самого ее закрытия. Арестован Сургучев именно за эти фельетоны, восхвалявшие немецких оккупантов и глубоко враждебные Франции. Его «досье» передано судебным властям, и процесс Сургучева состоится в недалеком будущем. В ожидании его заключенный находится в тюрьме Френ [КРАПИВИН].
В 1945 г. Сургучев был приговорен к шести месяцам тюремного заключения. Но поскольку никакого собственно пронацистского материала в его публикациях под заглавием «Парижский дневник» французское правосудие не нашло, а театральная деятельность его и вовсе лишена была какой-либо политической окраски376
. Сам писатель утверждал, что его деятельность ставила своей целью обеспечить выживание русского культурного сообщества в Париже, представители которого в массе своей остались без средств к существованию. За отсутствием состава преступления Сургучева из тюрьмы вскоре по-тихому отпустили. Однако для русской общественности из либерально-демократического лагеря Илья Сургучев, к слову сказать, не оправдывавшийся и не извинявшийся за свое сотрудничество с немцами, навсегда остался «нацистским прихвостнем», а значит, персоной «нон грата».Компания по определению коллаборационистов из числа европейских деятелей культуры, их моральному осуждению и удалению из сферы каких-либо деловых и межличностных отношений, шла и за океаном. В начале 1945 г. в нью-йоркском «Новом русском слове» были напечатаны две статьи Якова Полонского «Политические настроения русского Парижа» (14 февраля, за подписью XXX) и «Сотрудники Гитлера» (20 марта), в которых был опубликован список имен русских эмигрантов, запятнавших, по мнению автора, себя сотрудничеством с нацистами: Мережковский, Гиппиус, Сургучёв, Лифарь, И. Шмелев, Николас фон Макеев (именно так)… Числились в нем также Георгий Иванов с Ириной Одоевцевой и Нина Берберова377
. Никакими фактическими доказательствами большинство обвинений поддержано не было. В первую очередь это касалось Г. Иванова, Одоевцевой, Берберовой и Макеева. Алданов по этой причине был решительно против разоблачительных статей Якова Борисовича, просил Полякова их не печатать и писал Полонскому, что он на суде не смог бы доказать многих своих обвинений [БУДНИЦКИЙ (IV). С. 154].Однако тогда его мнение было воспринято как чересчур либеральное, «примиренческое», и по этой причине оставлено без внимания. После публикации статей Полонского все упомянутые в них лица были скомпрометированы в глазах общественного мнения; многие старые друзья и знакомые, в том числе и сам Алданов, друживший до войны с Ниной Берберовой, не желали более поддерживать с ними личные отношения.
Волна общественного остракизма вышвырнула из послевоенного литературного сообщества и Ивана Шмелева.
Ему вменялось в вину, что он печатался в газете «Парижский вестник», близко связанной с немецкими властями, а также и в том, что он участвовал в молебне в связи с победой немцев в Крыму летом 1942 г. – здесь и ниже [БОНГАРД-ЛЕВИН (II)].
Шмелев отчаянно защищался, указывая, что печатал сугубо художественные вещи:
в «Парижском вестнике» <…> было напечатано четыре моих рассказа и одна литературная статья,