Маркос Рамирес

Вскоре над моей головой появилась и стала кружить стая красноголовых ястребов-сончиче. Хищники медленно опускались на землю, явно надеясь на богатое пиршество. Иные из них, истошно крича, смело приближались большими прыжками к нашему борову. Меня возмутило, что прожорливые птицы совершенно не считались с моим присутствием, и я решил как следует их проучить. Одну винтовку, чтобы не мешала, я отложил в сторонку, а у другой перевел затвор на боевой взвод, и хотя мне трудновато было справляться с тяжелым маузером, все же я сумел прицелиться и выстрелить. Ястреба мне сбить не удалось, но сам я был сбит с ног сильной отдачей и упал навзничь на песок.

Сончиче разлетелись в полном смятении, но еще больше переполошились мои спутники — они вернулись бегом, торопясь узнать, что за чертовщина приключилась на берегу. Отругав меня, они опять ушли и вскоре появились с двумя большущими связками кокосовых орехов и длинной жердью. Связав ноги борова, они просунули через них жердь и, взявшись за концы, кряхтя потащили добычу в лагерь; через каждые пятьдесят шагов они опускали тушу на землю и отдыхали — громадная туша была увесиста. На мою долю выпало нести кокосовые орехи и обе винтовки. Изнемогая под тяжестью груза и обливаясь потом, я брел за товарищами и тоже отдыхал на каждом шагу.

В лагере появление борова было встречено с неописуемым восторгом. Его немедленно подвесили на суку, чтобы разделать, но тут все скопом бросились на тушу, отхватывая ножами из-под носа друг у друга куски мяса и торопясь поджарить их на раскаленных углях очага.

Полагая, что, захваченные разделкой туши и пиршеством, спутники мои забыли о кокосовых орехах, я решил заняться коммерческими сделками. Вмиг удалось мне сбыть все орехи и стать владельцем богатой «военной добычи»: засаленной фуражки, куска паточного сахара, двух коробок спичек, ржавого клинка и отличной тарелки, которую я поспешил также прицепить к поясу, чтобы привезти домой все мои военные трофеи. Потом я преспокойно потребовал мою долю мяса и занялся его поджариванием.

— А где же пипы? — спохватились мои товарищи по охоте.

— Какие пипы? — переспросил я, не на шутку струсив.

— Ты еще увиливаешь от ответа, распрохвост ты этакий? Куда ты их девал?

— Да-а вот… да я оставил их там, в лагере, — поторопился я объяснить, — и, право, не знаю, как они могли пропасть! Я думал, вы их взяли с собой…

Взбешенные солдаты осыпали меня проклятиями и грозились поколотить, но кончили тем, что простили — ведь я оказал им немалую помощь на охоте.

Однако, как говорит пословица, все, что водой приносит, водой и уносит. В тот же вечер, пока я ужинал, у меня стащили кусок паточного сахара. А на следующий день, преследуя вместе с другими «охотниками» случайно встреченного бычка, я потерял фуражку и мне пришлось выменять мой ржавый клинок на грязную косынку, чтобы повязать голову — к тому времени волосы у меня так отросли, что свисали на уши.

Иногда я ходил вместе с солдатами на далекую реку, около которой в прошлый раз мы обнаружили свиней. Почти перед самым устьем река образовала глубокую заводь; здесь мы обычно купались и полоскали белье. Вода была теплая; нырнув, я любил забираться в громадную пещеру, вымытую течением под лесистым, обрывистым берегом. Там, в этой заводи, я кинул рубаху и охотно расстался бы также со штанами, сильно пострадавшими от моих путешествий по лесам, но, к сожалению, они были единственным моим достоянием и заменить их было в ту пору нечем.

Однажды под вечер, когда мы вместе с добровольцами купались, к реке пришел освежиться полковник дон Хуан Сегреда. С того дня, как мы прибыли в Пунта-Увиту, нам не случалось видеть ни полковника, ни его брата. Как только он бросился в воду, солдаты перестали плавать, чтобы втихомолку посмеяться над белокожими жирными телесами нашего начальника, который неуклюже барахтался в воде. Я тоже злорадно покрикивал:

— Крокодил! Крокодил!..

Осмеянный и пристыженный полковник поспешил к берегу.

Как-то на рассвете я вылез из своего убежища и с удивлением различил вдали три — четыре самоходные баржи, бросившие якорь. А еще дальше стояло большое судно с высокой красной трубой. От судна к баржам и от барж к берегу взад и вперед беспрерывно сновали шлюпки.

«Наверно, ночью высадились новые войска, — подумал я, — и нас скоро направят к границе». Та же мысль пришла в голову и нашим добровольцам.

Однако во время завтрака по всем лагерям разнеслась весть, что после вмешательства Соединенных Штатов между правительствами Коста-Рики и Панамы подписано перемирие и что за нами прибыли суда. Кроме того, стало известно, что наши войска, отправившиеся с вокзала Атлантико, перешли панамскую границу и достигли города и порта Альмиранте[67], но тут с недвусмысленной угрозой по адресу костариканцев выступил североамериканский военный корабль.

И нам приходилось возвращаться, даже не побывав близ границы!