Маркос Рамирес

Эти вести вызвали глубокое возмущение среди добровольцев, которые стали не только сыпать ругательствами и проклятиями, но дали даже несколько выстрелов по маячившим вдали от берега судам. Через минуту стрельба открылась со всех сторон, и все громче слышались гневные возгласы солдат. Так выражали свое возмущение войска Юга, считая себя обманутыми костариканским правительством и командованием.

Пришел приказ — сняться с лагеря и идти к месту причала. Недовольно ворча, солдаты выполнили приказ и построились на морском берегу, но тут раздалась команда:

— Снимай штаны! Залезай в воду! Шлюпки не могут подойти к берегу!

Я разделся, опоясался и привязал к ремню с одной стороны всю мою посуду, а с другой — узелок с раковинами, потом вскинул на спину вещевой мешок полковника и в таком виде прыгнул в воду, чтобы обогнать всех остальных добровольцев. Вздымались пенистые гребни волн, и мы то шли вперед, то поспешно отступали под общий громкий хохот. Морской прибой обрушивал на солдат ветви пальм и стволы деревьев, вызывая переполох и сумятицу. Крики «Акула! Акула!» сеяли страх и усиливали беспорядок.

На один миг я забыл об осторожности, и меня настигло бревно, свалив с ног ударом в спину, а волна трижды перевернула меня и сорвала с пояса драгоценные трофеи. Поднявшись, я бросился их разыскивать, но мог спасти лишь тарелку; волна унесла с собой миску и кружку. Это было тяжелой утратой, опечалившей меня до глубины души.

Несколько часов проторчали мы в воде, дрожа от холода; приказ запрещал вернуться на берег, а шлюпки не приходили. Уже стемнело, и солдаты принялись снова ворчать, но тут появился офицер и закричал:

— Ребята! Сегодня посадки не будет! Отправляйтесь спать, погрузка завтра на рассвете!..

Отряд встретил новый приказ градом отборнейшей брани. Иные требовали накормить их — ведь до лагеря путь не близок. Тогда нас повели в барак Красного Креста, где, как утверждали, всех ждала обильная еда. Я получил кружку кофе без сахара и миску риса с бобами; рис был чертовски плох на вкус, а твердые, как пули, бобы, смешанные с мусором, кишели долгоносиками. Я выкинул паек вон, но сохранил кружку и миску, возместив таким образом то, что у меня отняло море.

Не успели солдаты покончить с этой мерзостью, как раздался новый приказ офицера:

— Залезай в воду, ребята! В воду! Шлюпки идут!

Мы поспешили на берег и больше часа даром простояли в воде, коченея от холода, пока вновь не послышался голос офицера, командовавшего отбой.

В то время как солдаты на все лады поносили штаб, я, вглядевшись, заметил примерно в сотне метров от нас мерцавшие на берегу фонари и побежал на их свет с мыслью, не ожидают ли там прибытия лодок.

И я не ошибся. Близ берега, среди взбаламученной пены прибоя, покачивалась превосходная шлюпка — ее придерживали четыре обнаженных матроса, стоявшие по пояс в воде. К шлюпке, спотыкаясь в темноте и освещая себе путь фонарями, спешил небольшой отряд. Я, мигом опередив их, первым забрался в лодку вместе с моими трофеями, раковинами и вещевым мешком моего полковника.

— Вон отсюда, дьявол тебя забери! Это — шлюпка Красного Креста! — закричал сердитый матрос.

Тут за меня вступился низенький толстяк, по-видимому начальник отряда:

— Оставь его! Для малыша место найдется!

Потом я узнал, что начальника звали дон Эрнесто; он пользовался известностью и уважением в спортивных кругах страны. Вместе с ним и его спутниками я пересел из шлюпки на самоходную баржу, которая, в свою очередь, сделав разворот, причалила к левому борту «Эль Исабаль».

На палубе теснились солдаты, они лежали, отдыхали. В поисках более спокойного и удобного для сна местечка я поднялся на ют и устроился около дымовой трубы, распространявшей приятное тепло. Моему примеру последовали другие, но я слишком поздно узнал об этом: внезапно проснувшись от странного ощущения тревоги, я увидел, что весь ют переполнен храпящими солдатами, остатки моих трофеев бесследно исчезли! Осторожно и бесшумно двигаясь, я облазил все вокруг и вскоре возвратился с двумя новыми мисками и кувшином, покрепче привязал их к поясу и снова улегся спать.

На следующее утро каждому из нас на судне раздали по пригоршне сахару и по две булки. Возвращаясь с полученным пайком на старое место, я столкнулся лицом к лицу с полковником Сегреда. При виде вещевого мешка, болтавшегося у меня за плечами, он рассмеялся:

— Карамба! Ты, как видно, ни на минуту не расставался с моим мешком, а?

— Конечно, нет, сеньор… Даже когда спал! — воскликнул я и, в свою очередь, рассмеялся при воспоминании о том, как часто серое одеяло полковника служило мне подстилкой по ночам в моем убежище на песчаном берегу.

На судно прибывали все новые партии добровольцев, уже погрузились волонтеры из Эредии и Санто-Доминго. В обед нам выдали лососину в небольших консервных коробках, при этом я ухитрился получить четыре пайка вместо одного, но не открывал их и не решился даже попробовать — они предназначались для моей матери.