Марксистская философия в XIX веке. Книга первая (От возникновения марксистской философии до ее развития в 50-х – 60 годах XIX века)

Такой теорией для Маркса был антропологический материализм Л. Фейербаха. В письме Фейербаху от 11 августа 1844 г. Маркс говорит о его работах «Основные положения философии будущего» и «Сущность веры в смысле Лютера. Дополнение к „Сущности христианства“»: «В этих сочинениях Вы – я не знаю, намеренно ли – дали социализму философскую основу, и коммунисты сразу так и поняли эти Ваши работы. Единение людей с людьми, основанное на реальном различии между людьми, понятие человеческого рода, перенесенное с неба абстракции на реальную землю, – что это такое, как не понятие общества!» [1, т. 27, с. 381]. Но Маркс уже развивает, перерабатывает фейербаховское понимание сущности человека, доказывая, что лишь освободительное движение пролетариата

является действительным решением тех гуманистических задач, которые в абстрактной форме провозглашались Фейербахом. Таким образом, несмотря на фейербаховскую терминологию и отдельные формулировки в духе антропологического материализма, социально-политические воззрения Маркса этого периода уже принципиально отличаются от воззрений Фейербаха и других представителей буржуазной демократии. Маркс проводит существенное различие между «человеческой» и «политической эмансипацией» и тем самым ставит вопрос о противоположности между пролетарской и буржуазной революциями[6]. Идея пролетарской революции и исторической миссии пролетариата, критика буржуазно-демократических иллюзий и выявление исторически ограниченного содержания буржуазных революций – все это, несомненно, говорит о завершении перехода Маркса к материализму и коммунизму. В мае 1844 г., прекратив сотрудничество с Руге, Маркс окончательно порывает отношения с младогегельянцами.

«Письма из Англии» Ф. Энгельса

Примерно в то же время, но иными путями завершается переход к материализму и коммунизму и в духовном развитии Энгельса. Уже в статьях, опубликованных в «Рейнской газете», Энгельсу удалось выявить самую суть положения дел в капиталистической Англии: предстоящая революция в Англии будет совершена не ради принципов, а ради материальных интересов и потому будет революцией социальной.

Каковы же эти интересы и соответствующие им политические силы? Их характеристику Энгельс дает в «Письмах из Англии», опубликованных в мае – июне 1843 г. в журнале «Швейцарский республиканец», издававшемся Фрёбелем, который вскоре взялся и за выпуск «Немецко-французского ежегодника».

Энгельс отмечает, что в Англии партии тождественны социальным классам и слоям: тори – дворянству и ортодоксальной фракции англиканской церкви; виги – фабрикантам, купцам и диссентерам, а в целом – высшим слоям буржуазии; радикалы – низшим слоям буржуазии; чартисты – рабочему люду, пролетариям; лишь социалисты не образуют замкнутой партии, вербуя своих сторонников и из пролетариев, и из низших слоев буржуазии.

Изображая эту лестницу классов и партий, Энгельс обращает внимание на «тот замечательный факт, что чем ниже стоит класс в обществе, чем он „необразованнее“ в обычном смысле слова, тем он прогрессивнее, тем большую будущность он имеет» [1, т. 1, с. 513]. Соответственно наиболее прогрессивными и потому наиболее влиятельными в национальных масштабах оказываются именно чартисты и социалисты. Этим двум революционным силам английского общества Энгельс и уделяет основное внимание.

Чартизм выражал наиболее революционные тенденции английских пролетариев, и именно в этом таилась нарастающая сила последних. Однако слабость чартизма, даже лучших его вождей, таких как О’Брайен, О’Коннор, Гарни и другие, состояла в преувеличении роли политических средств борьбы, поэтому на первый план они выдвигали не уничтожение частной собственности, а лишь борьбу за всеобщее избирательное право.

Социалисты, напротив, более четко представляли себе конечные цели борьбы. Это привлекало к социализму широкие слои пролетариев и малообеспеченных трудящихся, которые для социального преобразования были готовы отдать все – даже свою жизнь. Социалисты к тому же регулярно устраивали собрания с целью пропаганды своих идеалов. Их слабость, однако, состояла в преувеличении функций просветительской деятельности и недооценке политических средств борьбы.

Наряду с чартистами и социалистами Энгельс описывает и третью революционную силу в Англии, не организованную в особую партию, но тем не менее вполне реальную и грозную, – ирландцев. Условия жизни ирландской бедноты были наиболее тяжелыми в стране, но ее революционная энергия растрачивалась долгое время впустую; беднота не понимала классового характера своей национальной борьбы. Но и ошибки служат школой политического воспитания, которая в конце концов приведет ирландский пролетариат к осознанию своих классовых интересов.