Марксизм в эпоху II Интернационала. Выпуск второй

«Возвышая до уровня теории ту потребность в новой социальной революции, которая более или менее оформленно жила в инстинктивном сознании пролетариата, в его кратких и пламенных выступлениях-вспышках, эта историческая концепция устанавливает внутренне обусловленную, имманентную необходимость революции и тем самым меняет представление о ней. То, что раньше считалось возможным для сект заговорщиков, что выглядело осуществимым по плану, в соответствии с замыслами и усилиями авторов „акций“, теперь обретало характер процесса, которому следует создавать самые благоприятные условия, оказывать поддержку и сочувствие. Революция становилась целью политики, условия которой заданы совокупной обстановкой в обществе; другими словами, она превращалась в результат, к которому пролетариат должен прийти путем разнообразных битв и с помощью разнообразных организационных средств, еще не изобретенных старой тактикой восстаний»[499]

.

Подобное направление мысли подразумевало обширную программу: в трех «Очерках» она осуществилась лишь в очень небольшой части. После первого очерка с его четким историческим анализом появились второй и третий, посвященные главным образом методологическим вопросам и преследовавшие прежде всего цель защитить марксизм от расхожих догматических и схоластических искажений и предостеречь от развития его в ложных направлениях (вроде того, например, которое претендовало превратить марксизм в некую всеобъемлюще энциклопедическую науку). Пояснения, которые Лабриола вносит в рассматриваемые вопросы, по своей проницательности и четкости остаются неизменно плодотворными, а по большей части даже, пожалуй, и непревзойденными по сей день. Но что остается в тени в двух последних «Очерках», так это именно развитие концепции революционной функции теории, – функции, которую он верно установил, в связи с потребностями реального движения. Возникает впечатление, что в предвидении периода оборонительных боев он был озабочен главным образом укреплением защитных сооружений, но что в то же время ему не удалось изготовить те инструменты анализа, необходимость которых он сам ощущал.

Сразу же после окончания второго очерка Лабриола почувствовал неполное соответствие между анализом социального развития в том виде, как он был разработан марксизмом до того, и новыми явлениями в жизни общества. В письме Ромео Сольди от 31 августа 1896 года он, комментируя нечеткие решения Лондонского конгресса II Интернационала, не поколебался написать, что «ныне сами марксистские теории (я говорю о настоящих) становятся отчасти неадекватными новым социально-экономическим явлениям последнего двадцатилетия», и предсказал, что вследствие этого международное социалистическое движение вступит «в длительный период кризиса»[500]. Следовательно, Лабриола уже как будто был подготовлен к идейному взрыву конца XIX столетия, вошедшему в историю под названием «первого кризиса марксизма». Главные деятели этого кризиса – Бернштейн в Германии, Сорель во Франции, Кроче в Италии, – зная сомнения Лабриолы и его нетерпимость ко всякому догматизму, возможно, вначале питали иллюзии, что он примкнет к ним. Но Лабриола разочаровал их, резко выступив против ревизии марксизма, публично порвав с ее вдохновителями и продемонстрировав при этом такую непреклонность, которая могла показаться удивительной в человеке подобного критического ума.