Марксизм в эпоху II Интернационала. Выпуск второй

Между тем речь шла не о теоретическом окостенении, не об уходе в глухую догматическую защиту, а о глубокой верности методу и содержанию своей марксистской разработки. Этого не могли понять люди, оказавшиеся в плену предрассудка, в соответствии с которым «критическое» есть лишь противоположность «догматическому». Для Лабриолы же «критическое» противостоит не только «догматическому», но – в равной мере, хотя и иначе, – «поверхностному», «импровизированному». Легковесность противопоказания догматизму, но от этого она не становится ближе к «критическому» в истинном смысле слова, то есть к тому, что для Лабриолы составляло неотъемлемую часть методологических принципов науки. Поэтому он отказывался признавать претензии на научность нападок на теории Маркса. Поскольку марксизм, писал он, «сам по себе есть критика, то и его развитие, применение и исправление могут происходить не иначе, как критически»[501]

. В итоге объединение в рамках единой кампании самых разных по своей природе попыток ревизии марксизма под предлогом его «кризиса» способно было вызывать у него лишь раздражение. В то же время в таком объединении он видел самый неопровержимый признак политического характера этой кампании. Попытка научно дискредитировать марксизм, за которым тем самым, в сущности, признавалась его революционная роль, в действительности выражала – независимо от субъективных намерений тех, кто такую попытку предпринимал, – стремление отбросить назад социалистическое движение. Перед лицом такого наступления Лабриола хорошо знал, на чьей стороне он сам.

Остановить Лабриолу не могло и то щекотливое обстоятельство, что с главными участниками кампании «кризиса марксизма» он ранее был связан узами сотрудничества. Впрочем, он реагировал дифференцированно, возможно, отчасти с целью попытаться расчленить силы атакующего противника. Например, с Сорелем, который был инициатором перевода его «Очерков» на французский язык и которому в некотором роде посвящен третий очерк, написанный в форме «писем Сорелю», разрыв носил более резкий характер, вылившись в несколько страниц саркастической полемики, предпосланных в качестве предисловия к французскому изданию третьего очерка (1899). С Кроче, который сделался ревностным издателем «Очерков» в Италии и в 1895 году под влиянием Лабриолы с восторгом неофита приобщился к марксизму и социализму, тон полемики был более мирным, причем не только в личной переписке, но и в публичных выступлениях, вроде «Постскриптума» к французскому изданию третьего очерка, где предпринята попытка доказать научную незрелость критики молодого Кроче в адрес Маркса. В этом более мягком тоне отразилась надежда, что начинающего итальянского философа еще удастся «перевоспитать». Совсем иначе велась полемика с Масариком, которого Лабриола считал первым, кто пустил в оборот тезис о «кризисе марксизма». Вместе с тем Масарик был единственным, с кем у него не было личных отношений, и выступления против него имели целью доказать тщетность академической критики марксизма как таковой[502]

.

Наконец, в совсем иной плоскости вел он полемику с Бернштейном. Из всех руководителей германской социал-демократии, с которыми Лабриола в предыдущие годы стремился установить связь, Бернштейн представлялся ему подающим самые большие надежды. Он даже ободрил Бернштейна в его первых ревизионистских попытках, которые, как казалось итальянскому философу, могли явиться ответом на потребность дать марксистское объяснение изменениям, происшедшим в капиталистическом мире на протяжении последних десятилетий. Он был солидарен с Бернштейном и тогда, когда тот подвергся нападкам Плеханова, как бы присвоившего себе право поучать других с позиций марксистской ортодоксии. Но когда вышла книга Бернштейна[503] и вся международная печать ухватилась за нее как за главное доказательство реальности столько раз возвещенного «кризиса марксизма», отношение Лабриолы к Бернштейну резко изменилось. У него закралось подозрение, что подобное пропагандистское использование теоретической работы автора-социалиста происходит неспроста, и он дал понять, что находит морально недостойным двусмысленное поведение Бернштейна, который, с одной стороны, уверял, что стремится вести борьбу в рамках партии, а с другой – не упускал случая воспользоваться поддержкой классово чуждых сил извне. Вместе с тем Лабриола признал, что в Германии у этого кризиса есть реальные корни и что выйти из него в самом скором времени будет невозможно. Выступив на страницах «Мувман сосьялист» с критикой теоретических предпосылок, содержавшихся в книге Бернштейна, он позволил себе закончить статью в несколько отрешенном тоне.