В одной из статей, появившихся в 1894 году в «Эр нувель» под заголовком «Прежняя и новая метафизика», Сорель разъясняет основные положения своей эпистемологии и демонстрирует применение их к области социально-экономических явлений. Здесь же он тщательно уточняет смысл своего определения марксизма как «новой реальной метафизики». Прежде всего он различает два способа познания: «систематику» и «рациональную науку». В первом случае речь идет о стремлении «классифицировать познанные явления таким образом, чтобы с достаточной для практических нужд приближенностью предвидеть
то, что должно произойти»; во втором же речь идет об «упорядочении научных абстракций в законы, независимые от любых возможных условий реального существования»[523]. Очевидно, что «систематика» слишком привязана к сущему, чтобы направить практическую научную ориентацию по радикально новым путям. «Рациональная наука», напротив, не сводится к пересказу серии наблюдений или размышлению над нею, а предполагает вмешательство разума, исходящего из данных, или «экспрессивных подпорок». «Для того чтобы построить рассуждение, – говорит Сорель, – нужно располагать строительными деталями, которые я буду называть экспрессивными подпорками (геометрическими фигурами, механизмами, живыми существами, их коллективами): ведь философы для своих нужд прибегают к различным приемам. Логика под этим углом зрения должна была бы называться „совокупностью правил по употреблению экспрессивных подпорок в процессе доказательства“»[524]. Научным построениям, отмечает Сорель, свойственна определенная искусственность; она таит опасность того, что неосторожный выбор или неправильное применение «подпорок» может обернуться «метафизическими иллюзиями», например социальными утопиями или мифами. И в том и в другом случае «подпорка принимается за существо действительности, а отношения рассматриваются как последствия этой гипотетической реальности»[525].Так через критику «псевдонаучных иллюзий» систематики и «спиритуалистских бредней» классической метафизики уточняется сорелевское понятие «новой реальной метафизики», становящейся наконец возможной благодаря той степени однородности, которой действительность достигла под унифицирующим воздействием индустриализма. «Ныне, – заявляет Сорель, – механизмы помогают объяснению всего». И еще: «Наука социальна
, она – в экономической среде»[526]. Мысль Сореля здесь полемически заостряется против субъективистских позиций. Этику нельзя конструировать гипотезированием произвольно выбранных целей (подобно тому, как поступают Ренувье и спиритуалисты). «Нравственный прогресс связан с экономическим прогрессом, и именно этот последний питает науку. Из одного и того же материала конструируются наука и реальная этика»[527]. Человек должен рассматриваться в своей целостности, то есть во взаимосвязи с орудием труда; это последнее с научной точки зрения выступает в виде машин, которые «определяют способ присвоения и использования сил природы»[528]. Необходимо, следовательно, изучать роль машин и связанных с ними явлений. Подобно тому как машины поставляют «экспрессивную подпорку» науке, так ясно видимый общественный характер, приобретенный трудом на современном предприятии, и реальность непрерывного возрастания капитала[529], рассматриваемые в качестве абсолютных феноменов, представляют собой «подпорки» метафизики Маркса. Помимо этого, прибегая к рассуждению по аналогии, Сорель превращает в «подпорку» «новой метафизики» также «товар как форму». «Учение о труде, – пишет он, – удачно дополненное открытиями Джоуля в области теории теплоты, стало основой любого современного анализа» в том смысле, что «все силы природы, все источники движения, все искусственные приспособления рассматриваются как в некотором роде гомогенные с точки зрения энергии»[530]. Но точно так же универсализация обмена в его товарной форме сделала очевидной однородность разных видов труда, уничтожив его старые иерархические различия, базировавшиеся на качественных особенностях каждого вида. Фигура «общественного работника», вырастающая из метафизики Маркса, заменяет собой образ человека как «мыслящего животного» из метафизики Аристотеля, которая, отбрасывая подневольный труд рабов в сферу, далекую от интересов философии, оставалась оторванной от почвы, единственно способной стать фундаментом здания науки.