Марксизм в эпоху III Интернационала. Часть первая. От Октябрьской революции до кризиса 1929 года. Выпуск второй

В соответствии со схемой теории «перманентной революции» победа революции в России открывала относительно протяженную, но не столь уж длительную (порядка нескольких десятилетий) фазу, во время которой во всемирном масштабе должен совершиться революционный переход от капиталистической системы со всеми ее феодальными пережитками к системе социалистической. Во время «диктатуры пролетариата», которой надлежало направлять этот процесс, вся энергия, как уже говорилось, должна быть сосредоточена на действии. Но после победоносного завершения переходной фазы уже не предвиделось никакой надобности в «пролетарской культуре», потому что в повестку дня теперь должно было стать создание не классовой (а стало быть, и не пролетарской), а всечеловеческой культуры. Классово-пролетарская идея культуры приводила в конечном счете к отказу от «пролетарской культуры». Тем более что для Троцкого культура не была чем-то отвлеченным, книжным, сосредоточенным в узком кругу интеллигенции, но понималась как органическая совокупность теоретических знаний и практических методов, способных порождать конкретные формы существования на всех уровнях: от высших сфер до повседневного быта. «Диктатура пролетариата» в этом свете выступала если не как структура культурной организации нового общества, то по крайней мере как революционное орудие, которое сделает такую организацию возможной уже вне всяких классовых ограничений.

Прочерчивая линию своей политики в области культуры и литературы в полемике с ревнителями «пролетарской литературы», Троцкий возражал им:

«Я знаю, что эта перспектива вас не удовлетворяет. Она вам кажется недостаточно конкретной. Почему? Потому что вы себе представляете дальнейшее развитие культуры слишком планомерно, слишком. эволюционно: будут, дескать, расти и развиваться нынешние зачатки пролетарской литературы, непрерывно обогащаясь, будет создаваться подлинная пролетарская литература, затем она вольется в социалистическую литературу. Нет, развитие пойдет не так. После нынешней передышки, когда у нас – не в партии, а в государстве – создается литература, сильно „окрашенная“ попутчиками, наступит период новых жестоких спазм гражданской войны. Мы будем неизбежно вовлечены в нее»[484]

.

Лишь в этой перспективе можно понять отношение Троцкого к литературе; отношение, отмеченное не большими, чем у других, пониманием и терпимостью, но связанное скорее с совершенно определенным проектом политической борьбы. В этом свете Троцкий видит и решает также такую центральную и ключевую проблему, как проблема революционной цензуры. В предисловии к «Литературе и революции» он безуспешно пытается отыскать некую логическую связь между борьбой с цензурой, которую революционеры вели до 1917 года, и учреждением «жестокой», по его собственным словам[485]

, цензуры после взятия власти революционерами; единственное, что ему остается, – это отложить реальное разрешение проблемы на неопределенное время. «В тот день, – он пишет, – когда пролетариат прочно победит в наиболее могущественных странах Запада, цензура революции исчезнет за ненадобностью»[486].