Тем временем прошел слух, что в дело хотят вмешаться руководители ордена августинцев. В конце концов, они подчинялись власти Рима – и не могли допустить, чтобы какой-то волк-одиночка порочил имя их ордена перед всем христианским миром. Некоторые рассказывали даже, что руководители августинцев уже едут из Рима в Аугсбург, чтобы задержать и заточить Линка, Штаупица – и, очевидно, самого Лютера. В этот момент Штаупиц сделал нечто экстраординарное: вызвав к себе Лютера, освободил его от обета повиноваться ему. Теперь они могли действовать независимо друг от друга. Ослушавшись Штаупица, Лютер больше не был бы перед ним виноват – а Штаупиц более не отвечал за действия Лютера. Решение было блестящее и поистине драматическое. Сделав это, Штаупиц, а с ним и Линк покинули Аугсбург с почти комической поспешностью. Это, пожалуй, было странно: ведь Лютер теперь остался один, не зная, чего ждать дальше. Шли дни; Лютера никуда больше не вызывали; он отдыхал в кармелитском монастыре и ждал развития событий.
Наконец Лютер решил поступить так, как советовали ему Штаупиц и саксонцы: подать формальную апелляцию напрямую папе. Так он и сделал. В апелляции он ясно дал понять, что приехал в Аугсбург, надеясь на справедливое слушание, где ему дадут подробно объяснить свою позицию, выслушают и рассудят по совести – но этого не произошло. Поэтому в своем обращении к папе он просил нового слушания, окончательное решение по которому папа вынесет сам. Лютер считал: что бы ни произошло дальше, эта апелляция, по крайней мере, дает ему пространство для маневра. Однако друзья его, оставшиеся в Аугсбурге, понимали: в любой момент его могут арестовать и отправить в Рим – так что из города надо бежать, и чем скорее, тем лучше. Лютер с этим согласился. Но, чтобы не создавать впечатления, что бежит от правосудия, как преступник, отправил Каэтану очень смиренное письмо, в котором сообщал о своем отъезде. Причину отъезда он объяснял так: Церковь не вынесла ему осуждения, которое требовало бы отречения и покаяния, так что о покаянии с его стороны речь пока не идет. И добавлял соображение более практическое: у него закончились деньги, и сейчас он живет в Аугсбурге за счет братьев-кармелитов, которые и сами стеснены в средствах. Сообщал он кардиналу и важную новость о том, что подал апелляцию в Рим. Высказав все это, он стал ждать от Каэтана ответа. Прошло два дня – ответа не было. Напряжение становилось нестерпимым. Быть может, кардинал молчит, потому что уже планирует похитить Лютера и тайно отправить в Рим? Этого Лютер не знал – и выяснять на практике не собирался. Он решил бежать.
Был вечер 20 октября. Городские ворота были уже закрыты и заперты на засовы – быть может, именно чтобы предотвратить то, что сейчас намеревался сделать Лютер. По-видимому, его в самом деле собирались арестовать. Однако Лютер не дал им такой возможности. Как именно он перебрался через стены Аугсбурга, мы точно не знаем. По всей видимости, то ли как-то проскользнул в калитку в северной стене города, то ли даже перебрался через стену – а по ту сторону стены уже ждала его оседланная лошадь. Во всяком случае, как-то он выбрался из города – и в сопровождении охранника, специально ради этого нанятого, что было сил поскакал в ночи. Лошадь, по-видимому, одолженная ему кем-то из друзей-саксонцев, оказалась резвой и непослушной, а Лютер не слишком уверенно держался в седле, так что эта ночная поездка стала для него тяжелым испытанием. Должно быть, еще несколько дней после этого ему было нелегко ходить! За ночь они проскакали тряской рысью сорок миль. Спешившись, Лютер не мог стоять на ногах. На следующий день преодолели еще сорок пять миль. Наконец Лютер достиг Грефенталя, на полпути к Виттенбергу: здесь встретил он графа Альбрехта Мансфельдского, который громко расхохотался, увидав, как обессиленный монах сползает с седла. 31 октября Лютер наконец вернулся в Виттенберг: теперь он был в безопасности. Но что дальше?