Меч ангелов

Я приблизился к берлоге – с отвращением, ибо смрад кала и мочи был здесь силен, а из разорванного матраса торчали клочья грязной соломы. Дотронулся до шеи Хаусманна. Жилка билась. Медленнее и слабее, чем у здорового человека, но все же билась. Кроме того, я видел, что утлая грудь писаря время от времени вздымается в спокойном дыхании. Несомненно, был он жив, только вот состояние его до странного напоминало состояние мастера Фолькена, о коем вспоминал епископ. Удивительно, что у обоих были сходные симптомы, и я даже подумал, не новая ли это болезнь, которую они подхватили, например, от допрашиваемых.

Я отступил на пару шагов и машинально отер руку о плащ.

– Он ничего не говорит во сне? – спросил. – Никакого бреда?

– Ничего, господин, – покачала старуха головой. – Лежит как мертвый, а я даже не знаю, что делать и кого просить о помощи. Может, вы, господин…

Я оставил ее в комнате – плачущую и стенающую, поскольку решил, что ничего более от нее не узнаю. Что ж, Сигмонда Хаусманна наверняка следовало списать со счетов, как и мастера Фолькена.

Мне остался лишь третий упоминавшийся в протоколах по имени свидетель допроса – сам каноник Братта. Не скажу, чтобы я горел необоримым желанием беседовать с этим амбициозным, горделивым и невоспитанным человеком, особенно если учитывать, что сам-то я был образцом скромности. Но как официальный следователь Его Преосвященства нынче я имел над каноником преимущество, проистекавшее из системы служебной иерархии. Тем не менее я не питал особой надежды на то, что он попытается помочь мне в решении этой загадки.

Похоже, епископ Герсард хотел убить двух зайцев одной стрелой. Во-первых, он желал раскрыть таинственное дело, а во-вторых, хотел еще раз рассорить церковников с инквизиторами. Говоря честно, я не видел в этом особого смысла, поскольку мы и так крепко не любили друг друга, и чувство это не было нужды дополнительно подпитывать.

* * *

Каноник Одрил Братта (и что это вообще за имя такое, милые мои? Разве кто слыхал о святом Одриле?) обычно исполнял служебные обязанности в канцелярии, неподалеку от собора Христа Мстителя. Собор был одним из красивейших зданий в Хез-хезроне, строили его лет двадцать, а злые языки утверждали, что каждый кирпич собора пропитан кровью рабочих. Слова эти были изрядным преувеличением, ибо не думаю, чтобы во время работ погибло там больше, чем пара десятков каменотесов. Возможно, легенда о тяготеющем над собором проклятии вызвана была смертью главного архитектора – я не смог бы сейчас вспомнить его имя, – который погиб, прошитый стеклянными обломками разбитого витража. И разве смерть эта не была достойна воспоминаний и анекдотов? Никакого тебе простецкого кирпича на голову, но сцена, насквозь пропитанная духом театральности!

У собора были три башни разной высоты, и на каждой колокол разного тона, а кроме того, на средней – огромные часы, где ежечасно появлялись одиннадцать апостолов, а каждые двенадцать часов – фигурка Иисуса Христа, что протыкал мечом фигурку Иуды Искариота. И это было зрелище, которое собирало как толпы приезжих, так и жителей Хеза, что охотно глазели на него в десятый или сотый раз. Оставалось надеяться, что их привлекает не только жажда легкомысленного развлечения, но и желание принять участие, пусть и символическое, в триумфе добра над злом. Полагаю, именно таковым было и желание ремесленников, которые создавали эти часы на заказ предыдущего епископа Хез-хезрона.

Здания канцелярии располагались за оградой собора, укрытые в ухоженном саду. Обычному человеку без соответствующих бумаг проникнуть туда было непросто, но официальная одежда инквизитора, в которую я как раз облачился, удержала стражников от каких-либо расспросов. Что ж, так уж повелось, что не нас, инквизиторов, принято расспрашивать.

– Каноник Братта. Он в канцелярии? – спросил я проходящего мимо ксендза в обтрепанной по подолу сутане.

– Д-да, – ответил тот, заикаясь: заметил сломанное распятие, вышитое серебром на моем кафтане.

– У себя?

– Да… Наверное…

Я кивнул и пошел дальше. Отца-каноника я нашел, когда тот как раз выходил из кабинета. Когда он увидел меня, да к тому же в служебном наряде, широко распахнул глаза. Мне показалось даже, что побледнел, хотя это могло оказаться лишь моим набожным желанием.

– Не беспокойтесь, каноник, – сказал я благожелательно. – Я займу у вас буквально минутку…

Он без слов отворил дверь и вошел первым, приглашая меня внутрь небрежным жестом. Пальцы его были очень худыми и очень бледными, на среднем же он носил скромное кольцо с темным камешком в оправе.

– Что вас привело? – спросил, усаживаясь в резное кресло под окном и не предлагая присесть мне. Так что я сделал это без приглашения.

– Служба, – вздохнул. – А вернее – поручение Его Преосвященства расследовать дело, которое велось против еретиков и в котором участвовали мастер Фолькен и писарь Хаусманн. А вы там были, насколько помню, ведущим допрос…

Он снова беззвучно кивнул. Но потом глубоко вздохнул.