– Могу ли я взглянуть на письма из Хеза? – попросил я.
Глава кайзербургского Инквизиториума глянул на меня и усмехнулся.
– Какие письма? – спросил.
– Ах, конечно, – ответил я, подумав. – Спасибо, брат, – добавил еще.
– Восприми это как реванш за Виттинген, – сказал он. – Или ты думаешь, что вести о таком не расходятся? Если мы не будем солидарны, всех нас попросту выбьют.
– Полагаю, до такого не дойдет, – ответил я, но, уже произнося эти слова, не был уверен, говорю ли я их, потому что не верю или потому что не хочу верить.
Он кивнул – но без убежденности.
– Скажи за это спасибо своему человеку, – произнес. – Именно он сообщил нам о проблемах в Штольпене.
Признаюсь честно, милые мои, что я остолбенел. Курнос, который решился сделать нечто без специального на то приказа? Курнос, который в тайне от меня отослал посланца в Кайзербург? Это попросту не укладывалось у меня в голове!
– Ха! – только и сказал я, задумавшись над тем, следует ли наказать моего товарища за своеволие или же наградить, поскольку своеволие его принесло добрые плоды?
– Еще я догадываюсь, что князь Зеедорф весьма удивился бы вести, что у него есть третий сын, к тому же служащий в Святом Официуме, – сказал я с усмешкой, чтобы сменить тему.
– Что ж, – пожал он плечами. – Может, когда-нибудь и сам его спросишь… Но думаю, Мордимер, что для инквизиторов наступают тяжелые времена. Кто знает, не будут ли через несколько лет на нас охотиться так, как нынче мы сами охотимся на колдунов и отступников? Что-то произойдет, Мордимер, верь мне – я хотел бы оказаться плохим пророком, но вскоре что-то произойдет…
– Да сохранит нас жар истинной веры, пылающей в наших сердцах, – сказал я.
– Ты один из них?! – резко обернулся он ко мне.
Ах, верно. Похоже, инквизитор Зеедорф также сталкивался с представителями Внутреннего Круга! Я вспомнил последний разговор с их посланцами и их слова о «жаре истинной веры». Ведь именно эти слова пали и тогда, когда меня оберегли от последствий принятых в Виттингене решений.
– Нет, – ответил я. – Но я понимаю, о чем ты говоришь, брат.
Я взглянул на небо и увидел, что ветер нагоняет с юга тяжелые тучи с черными подбрюшьями. Не хотел думать об этом, однако трудно было отбросить мысль, что такой вид – хорошее обрамление словам Зеедорфа. Грозовые облака, наползавшие со стороны Апостольской Столицы, прекрасно подходили для его аллегории. И я мог лишь надеяться, что не стану в ней героем. Хотя искренне признаюсь, что надежд на это было мало…
Сиротки
Легион имя мне, потому что нас много.
Сначала я почуял тошнотворный смрад горелого мяса. После увидел клубы дыма, поднимавшиеся в хмурое небо из-за густой стены деревьев. И только потом услышал радостные крики, пение и смех.
Я придержал коня, поскольку уже знал, что происходит впереди, – как знал и то, что, если двинусь дальше, мне придется расхлебывать последствия сделанного выбора. Но тут не было о чем раздумывать.
Долг приказывал мне проверить, что случилось там, за деревьями.
– Мордимер, нет… – услышал я позади тихий голос Курноса, поскольку он тоже понимал, что произойдет.
Я, не оглядываясь, лишь покачал головой и двинулся вперед. Из-за спины донеслись вздохи и тихое перешептывание близнецов. Ну что ж, парни уже возвращались в Хез, а я собирался втянуть нас в новые проблемы. Хотя оставалась слабая надежда, что селяне жгут, скажем, заразную корову или свинью. Но в таком случае – неужели раздавались бы столь радостные крики?
Слишком часто мне приходилось видеть горящих на кострах людей, чтобы понимать: именно так ведет себя наблюдающая за мукой толпа. И, к моему разочарованию, в этом нет ничего от воодушевленной радости за спасенную душу грешника, всегда – лишь пустое торжество от страданий другого существа.
Увы, мои подозрения оказались верны. Из-за деревьев мы выехали прямо на луг, что раскинулся по-над широким, лениво текущим потоком. А посредине луга дымил догоравший уже костер (весьма неумело сложенный, если б кто меня спросил). Вокруг него клубилась толпа селян – мужчин, женщин и детей. Как видно, все село – а то и несколько окрестных сел – пришло сюда, чтоб насладиться зрелищем. Кричали, смеялись, пили пиво, кто-то бросал в пламя шишки, кто-то танцевал вокруг костра, громко покрикивая «у-ха-ха! у-ха-ха!» и швыряя в небо шапку.
Кого сожгли – уже невозможно было понять, поскольку от несчастного (или несчастной) не осталось ничего, кроме обугленных останков, лишь слегка напоминавших человека.
Мы выехали на луг шагом, за моей спиной – Курнос и близнецы. Селяне, впрочем, были настолько заняты забавой, что долгое время нас попросту не замечали. Мы встали спокойно, однако под Первым вдруг дернулся конь, и стрела, выпущенная из арбалета, свистнула у меня над ухом.
– Ах-х-х, извини, Мордимер, – буркнул Первый, я же лишь вздохнул.