Мэри Вентура и «Девятое королевство»

Доди глотнула холодный воздух. Последнее благословение. В темном изогнутом переулке Фэлкон-Ярд из окон верхнего этажа лился свет, слышались взрывы смеха, переходящие в тихую синкопированную фортепианную музыку. Из открытой двери в лицо им брызнул свет. На полпути по освещенной крутой лестнице Доди почувствовала, что здание пошатывается: перила вихляли под рукой, а сама рука покрылась холодным потом. Шаг улитки, лихорадочный шаг. Но лихорадка все приведет в порядок, жар ударит в щеки, превратит коричневый шрам на левой щеке в красную розу. Так было, когда девятилетней девочкой Доди отправилась в цирк после того, как сосала лед. У нее был жар – такой, что градусник зашкаливал, но все мгновенно прекратилось с появлением на арене шпагоглотателя: она тут же в него влюбилась.

Наверху будет Леонард. В комнате на верхнем этаже, куда они сейчас поднимаются, согласно особому положению звезд.

– Ты хорошо держишься. – Хэмиш позади сжимал ее локоть, помогая подниматься. Шаг. Еще один.

– Я не пьяная.

– Ну конечно нет.

Дверная рама выступала в лабиринте лестниц, стены опускались и поднимались, отсекая все другие комнаты, все другие входы, кроме одного. Послушные ангелы в розовой дымке увозили на невидимых повозках лишние детали. У двери Доди остановилась. «Жизнь – это дерево со множеством ветвей. Выбирая эту ветку, я получу свою порцию яблок. Соберу вайнсэп, кокс, брэмли, джонатан. Все, что выберу. Или не буду выбирать?»

– Пришла Доди.

– Где? – Улыбающийся Ларсон, искренний, с открытым американским лицом, всегда сияющий, с неизменной легкой самоуверенностью вышел навстречу с бокалом в руке. Хэмиш унес пальто и мантию Доди, а она положила свою старенькую сумочку из коричневой кожи на ближайший подоконник. «Не забудь».

– Я чертовски напился, – приветливо объявил Ларсон, гордо сияя, словно только что в соседней палате успешно произвел на свет четверню. – Так что не обращайте внимания, если скажу что-то не то. – Дожидаясь прихода Адель, он сыпал комплиментами, расточал похвалы, но ни на минуту не забывал о лилейной головке Адель. С Доди у них было шапочное знакомство, только «здравствуй» и «до свидания», и всегда в присутствии Адель. – Мик уже там. – Ларсон ткнул пальцем в бурлящий водоворот танцующих пар, где запах пота смешался с ночным коктейлем из острых, агрессивных духов.

В свободно переплетающихся ритмах фортепьяно и голубых клубах дыма Доди различила Мика – темные бакенбарды, взъерошенные волосы; он танцевал медленный вариант британского джайва с девушкой в свитере и зеленой юбке, обтягивающей ее как лягушачья кожа.

– Волосы у него торчат, как рога у черта, – сказала Доди. Все они будут с девушками: Ларсон, Леонард. Последний приехал из Лондона, чтобы отпраздновать выпуск нового журнала. С серьезным лицом она черпала сведения о нем из приносимых Адель слухов, расспросов, случайных свидетельств, следила за ним из своего убежища, пока наконец фигуру Леонарда не украсил ореол ниспровергателя авторитетов, хотя у него самого еще не было большой известности. – Это и есть девушка Мика, художница?

Ларсон широко улыбнулся.

– Она балерина. Мы теперь занимаемся балетом. – Он согнулся в глубоком поклоне, наклонил стакан, половину разлил. – А ведь Мик сатанист. Так что ты почти права. Знаешь, что он вытворял в Теннесси, когда мы были мальчишками?

– Нет. – Глаза Доди скользили по набитой людьми комнате от лица к лицу: кого она тут еще не знает? – И что же он вытворял?

Вот. В дальнем углу, у деревянного стола, где уже не было бокалов и осталась лишь чаша с пуншем и лимонной и апельсиновой цедрой. Спиной к ней, ссутулившись в толстом черном свитере с отвернутым воротником, сквозь свитер просвечивает зеленая саржевая рубашка. Он то поднимает, то разводит руки, то рассекает ими воздух, придавая большую живость неслышному разговору. Девушка. Ну конечно, девушка. Бледная, веснушчатая, розовый бутон вместо губ, тонкая, как тростинка, следит с широко раскрытыми глазами за безудержным потоком его слов. Как ее зовут? Долорес? Или Шерил? Или Айрис? Безмолвная и бледная, она сидит рядом с Доди на лекциях по классической трагедии. Она. Молчаливая, с глазами олененка. Умная. Отправляет свой труп в качестве дублера для проверок. Чтобы читать о страданиях Прометея шелестящим, словно пыль под кроватью, голосом. А сама, за много миль отсюда, в безопасном убежище, стоит на коленях, накрытая простыней, перед мраморным пьедесталом. Поклоняясь статуе. И она тоже. Вот так.

– Кто это? – спросила Доди, теперь окончательно убедившись.

Но ей никто не ответил.

– Все из-за диких собак, – сказал Ларсон. – Мик стал у них кем-то вроде вожака, а мы были у него на побегушках…

– Выпьешь? – Рядом возник Хэмиш с двумя бокалами.

Музыка смолкла. Кто-то зааплодировал. Одинокие хлопки среди голосов. Подошел Мик, раздвигая толпу локтями, словно плавниками.

– Потанцуем?

– Конечно.

Мик похитил время у Леонарда. Доди подняла бокал к губам, готовясь сделать глоток. Но потолок закружился, стены отступили, а окна расплавились и пошли пузырями.

– О, Доди, – заулыбался Ларсон. – Ты облилась.