Мэри Вентура и «Девятое королевство»

После того как Бамбер врезался в ее велосипед на Маркет-Хилл, рассыпав апельсины, финики и бумажный пакет пирожных с розовой глазурью, он, чтобы загладить свою вину, пригласил ее на вечеринку, и Доди Вентура приняла приглашение. Она приткнула свой проржавевший «Роли» к фруктовому прилавку под полосатым навесом, а Бамбер тем временем подбирал апельсины. У него была рыжая монашеская бородка – колючая и редкая. Летние сандалии, надетые на хлопчатобумажные носки, хотя февральский воздух обжигал ноги холодом.

– Так ты придешь? – На нее вопрошающе смотрели глаза альбиноса. Бледные костлявые руки укладывали яркие, приятно пахнущие апельсины в плетеную корзину, установленную на багажнике. – К сожалению, немного помялись. – Бамбер попытался придать пакету первоначальную форму.

Доди, ничего не отвечая, смотрела вдоль проезда Девы Марии с рядом припаркованных, колесо к колесу, велосипедов. Каменный фасад Королевского колледжа и остроконечные башенки часовни казались особенно красивыми и холодными на фоне воздушно-акварельного синего неба. В каком только образе не является к нам судьба!

– А кто там будет? – уклончиво спросила Доди. Она чувствовала, как ее пальцы немеют на морозе. «Я замерзаю – никому не нужная, ни к чему не приспособленная».

Бамбер раскинул свои большие руки, как бы охватывая всю вселенную.

– Все. Все пишущие люди. Ты их знаешь?

– Нет.

Но Доди читала их сочинения. Мик. Леонард. Особенно Леонард. Она не была с ним знакома, но стихи его знала наизусть. Когда он приезжал из Лондона с Ларсоном и другими молодыми людьми, Адель с ними обедала. Но две американские девушки из Кембриджа и Адель уничтожат его в зародыше. Даже не в зародыше, а в цвету, в полном цвету, в середине карьеры. «Здесь нет места для нас обеих», – сказала Доди Адель в тот день, когда та вернула книги, которые у нее брала, с подчеркнутыми строками и пометками на полях. «Но ты ведь подчеркиваешь», – с милой улыбкой оправдывалась Адель, и ее лицо светилось невинностью под шапкой пышных белокурых волос. «Это мое дело, – возразила Доди, – а вот ты стирай свои каракули». По какой-то причине Адель со своим восхитительным невинным удивлением одержала победу в «игре в королеву». Доди удалилась с кислым чувством в свое зеленое убежище в Ардене, с каменной копией мальчика Верроккьо в саду. Стирать пыль, поклоняться – тоже предназначение.

– Я приду, – неожиданно сказала Доди.

– С кем?

– Приглашу Хэмиша.

Бамбер вздохнул:

– Он там и так будет.

Доди покатила дальше, к Бенет-стрит, и красный полосатый шарф и черный плащ хлестали ее на ветру. Хэмиш – безопасный, медлительный. Как путешествие на муле, только без внезапных пинков. Доди выбрала Хэмиша в спутники с осторожностью и уважением к каменной фигуре в своем дворе. Если этот кто-то неважен, его личность не имеет значения.

С началом весеннего семестра, приходящегося на Великий пост, у нее вошло в привычку очищать от снега лицо статуи крылатого мальчика с дельфином, стоящей в центре двора колледжа. Поднимаясь из-за стола, за которым девушки в черных платьях оживленно болтали и чокались стаканами с водой над тарелками с переваренными спагетти, брюквой, яичницей и малиновым пюре на десерт, Доди отставляла стул и тихо, опустив глаза, с подобострастным, неестественно серьезным лицом проходила мимо высокого стола, за которым винтажно-викторианские преподаватели ели яблоки, ломтики сыра и диетическое сухое печенье. Ее путь лежал дальше, через выкрашенный в белый цвет холл с портретами в позолоченных рамах, на которых были изображены бывшие ректоры в мантиях с высокими стоячими воротниками, излучавшие со стен доброту и оптимизм и составлявшие резкий контраст вытянутым, выцветшим шторам в голубовато-золотых папоротниках.

В просторном дворе колледжа ее ноздри атаковал острый запах темно-игольчатых сосен; каменный мальчик все так же стоял на одной ноге, его каменные крылья, словно веера, покрытые перьями, удерживали равновесие на ветру, и он не выпускал из рук лишенного воды дельфина, стойко перенося суровую, резкую погоду чужого климата. Поздно вечером после снегопада Доди голыми пальцами счищала налипший снег с каменных зрачков и пухлых каменных ножек херувима. «Если не я, то кто?»

Пробираясь по заснеженным теннисным кортам в Арден, дом для иностранных студентов, в котором жила небольшая, тщательно отобранная группа из Южной Африки, Индии и Америки, она беззвучно молилась оранжевому зареву города, слабо различимому над голыми верхушками деревьев, и далекому драгоценному мерцанию звезд: пусть что-то случится. Пусть что-то случится. Что-то ужасное, что-то убийственное. Что навсегда покончит с бесконечным шелестящим потоком авиапочты и пустых страниц, переворачиваемых в библиотечных книгах. «Как мы растрачиваем себя впустую, как расточаем себя! Позволь мне стать Федрой и облечься в красный плащ рока. Позволь оставить след».