Еще раз. Стакан взмыл в воздух и поплыл, прочертив безупречную дугу, изысканный смертельный прыжок на фоне плоской стены, уродливо выкрашенной в коричневый цвет. Цветок из мерцающих искр внезапно издал мелодичный звук, лепестки осыпались хрустальными глиссе. Левым плечом Леонард отодвинул стену, и Доди оказалась между его левым плечом и лицом. Она пыталась перекричать шум расходившихся ветров, но они гремели у нее в ушах. Тогда она топнула, чтобы преодолеть разрыв. «Спрячьте эти четыре ветра в сумки из козлиной кожи». Топнула еще раз. Доски пола отозвались.
– С тобой ведь все хорошо? – спросил Леонард. – Да?
– Послушай, у меня есть статуя. – Глаза с каменными зрачками и улыбка под ними. Эта улыбка вдруг камнем повисла у нее на шее. – Я должна разбить эту статую.
– Почему?
– Потому что это каменный ангел. Хотя я не уверена, что ангел. Может, каменная горгулья. Отвратительная, с высунутым языком. – Под полом грохотали и глухо отзывались торнадо. – Возможно, я сумасшедшая. – Они затихли, желая послушать. – Ты мог бы это сделать?
Вместо ответа Леонард топнул. Топнул по доскам. Топнул, и стены исчезли. Топнул, и потолок полетел в небеса. Сорвав с нее красную ленту, он положил ее в карман. Зеленая тень, зеленый мох сгребли ее губы. А в самом центре лабиринта, в уединенном убежище сада каменный мальчик треснул и раскололся на миллионы кусков.
– Когда я снова тебя увижу? – Исцеленная от лихорадки, она стояла, победно водрузив ногу на каменное плечо с ямочкой. «Помни об этом, моя падшая горгулья, мой принц из мелкого щебня».
– Я работаю в Лондоне.
– Когда?
– У меня есть обязательства. – Стены сомкнулись, кусочки дерева, осколки стекла – все оказалось на месте. – В соседней комнате. – Четыре ветра отступили, побежденные, улетев сквозь тоннель в окруженное морем убежище. О, пустота, пустота. Пустота в этом камне-камере.
Леонард приступил к своей последней трапезе. Доди застыла в ожидании. Она ждала, разглядывая его белую щеку с коричневатым пятном-медянкой, двигавшимся у ее рта.
Зубы впились и не отпускали. Соль, теплая соль ласкала язык. Зубы впились в плоть. Она почувствовала боль, далеко, у самых корней. «Запомни это, запомни». Но он встряхнул… встряхнул ее так, что она ударилась о твердое мелкозернистое вещество, из которого состоит стена. Зубы лязгнули в воздухе. Ни слова, только черная спина повернулась к ней и уменьшалась, уменьшалась, пока не скрылась в проеме двери. Частички дерева скрепились между собой, доски пола выровнялись, мир обрел прежний вид. Но этот мир неправильный. Воздух плыл, заполняя оставленную им пустоту. Но ничто не заполнит пустоту в ее глазах.
За полуоткрытой дверью послышалось хихиканье и шепот. Принеся с собой тяжелый табачный дух, в комнату вошел Хэмиш, под его сияющей розовой резиновой маской ощущается решимость.
– С тобой все в порядке?
– Конечно. Все хорошо.
– Пойду за твоим пальто. Мы уходим. – Хэмиш снова вышел.
Невысокий юноша в очках и неприглядном серо-коричневом костюме выскочил из соседней комнаты, направляясь в туалет. Он уставился на Доди, которая стояла, прислонившись к стене и чувствуя, как ее прижатая ко рту рука задергалась, словно у паралитика.
– Могу я чем-то помочь? – В его глазах зажглось любопытство, какое испытывают люди, когда становятся свидетелями уличной аварии с растекшейся по мостовой кровью. Сколько их приходит поглазеть! Собираются целые арены любопытных глаз.
– Принеси мою сумку, – твердо сказала Доди. – Я оставила ее за шторой на первом подоконнике.
Юноша скрылся. В это время появился Хэмиш с красным пальто и черной, болтавшейся, как тряпка, мантией. Доди послушно оделась. Но лицо ее пылало, словно с него была содрана кожа.
– Здесь есть зеркало?
Хэмиш указал направление. Мутное, потрескавшееся удлиненное зеркало висело над когда-то белой раковиной, которая уже лет сто как пожелтела от винных пятен и рвотных масс. Доди придвинулась ближе, и сквозь дымку в зеркале показалось усталое знакомое лицо с пустыми карими глазами и коричневым шрамом на левой щеке. На лице отсутствовал рот: то место, где ему положено находиться, было того же желтовато-землистого цвета, как и остальная кожа, и он, как на плохой скульптуре, обозначался лишь тенями под выпуклыми и приподнятыми частями.
Юноша стоял рядом с ней, держа в руках сумочку из потертой коричневой кожи. Доди взяла ее. Красной помадой накрасила губы, вернув им прежний цвет. Спасибо, улыбнулась она юноше красивым новым красным ртом.
– Присматривай за мной, – сказала она Хэмишу. – Я вела себя отвратительно.
– С тобой все в порядке.