Между черным и белым. Эссе и поэзия провинции Гуандун

Приезжая в Пекин, мы непременно посещаем район Люличан, это уже стало нашей традицией. И каждый раз мы идем туда без определенной цели и особых ожиданий — просто побродить. Историй и легенд о Люличане много: один человек в груде старья нашел вазу династии Мин времен Чэн-хуа (1464–1487); другой в интересах общественности содействовал приобретению древних произведений каллиграфии и живописи, являющихся национальным достоянием, и сумел предотвратить продажу одного такого сокровища за границу; еще кто-то немного изменил вывеску, написанную больше сотни лет назад Вэн Тунхэ[187]

, и опять повесил ее, и это стало предметом досужих разговоров; а еще кто-то среди вороха старых книг обнаружил несколько обрывков листков с ксилографическими оттисками, относящихся к династии Сун, и, сличив их с книгами той эпохи, восстановил кусок, который ранее считался утраченным. Это все равно что писать письмо на бумаге с узором из цветов сливы: что пишешь и кому — не имеет никакого отношения к рисунку, очертания цветов стали фоном, равно как и приписываемые цветам сливы качества и поэтичность. Люличан и есть такая бумага для писем: что бы ты ни написал, все равно проглядывается узор основы. Хотя со временем Люличан все же изменился, как если бы древнюю картину отредактировали в Photoshop'e: подправили цвет и яркость, подкрутили контрастность и насыщенность, поработали инструментами «ластик» и «штамп», — и получилась современная версия старого сюжета. Месторасположение и атмосфера остались прежними, а вот люди сменили древние платья на современную одежду; старые книготорговые лавки превратились в книжные магазины «Чжунго шудянь» и «Старая книга»; а такие известные лавки, как «Жунбаочжай», «Хуайинь шаньфан», «Цуйвэньгэ», «Идэгэ» и лавка кистей «Ли Фушоу»[188]

, внешне практически не изменились: книги, иероглифические свитки, картины, старинные вещицы, так называемые «четыре сокровища кабинета ученого» — кисти, бумага, тушь и тушечница… Когда меня кто-нибудь спрашивает, что такое Люличан, я обычно именно такими мазками обрисовываю эту картину, но, конечно же, это не дает полного представления о Люличане.

В этот раз мы впервые взяли на Люличан сына. В книжном магазине сначала пришлось отыскать книгу с картинками хищников в стиле гунби[189]

, чтобы унять его непослушание и упрямство, и только тогда мы смогли спокойно листать и искать книги для себя. Сейчас, когда я написала эти строки, мне вдруг кажется забавным, что зоопарк и Люличан сходятся как раз в этих картинках с животными. Раньше сын мало сталкивался с каллиграфией и живописью, но, увидев, что я по пути уже успела купить разграфленную бумагу сюаньчжи[190]

для писем и ксилографическую книгу прошивной брошюровки с золотыми и серебряными брызгами на обложке — великолепное издание с налетом старины, — он тоже вдохновился. Когда я просила сына помочь мне выбрать узор на бумаге для писем, он еще сильнее воодушевился и спросил меня, могу ли я подарить ему прошитую вручную тетрадь с разлиновкой для копирования стихов. Им в первом классе разрешают писать только карандашом. Я задумалась и не ответила: в моей душе столкнулись трепетное отношение к бумаге сюаньчжи и желание поддержать порыв сына.

Деньги с кредитной карточки стремительно таяли, а пакеты в руках становились все тяжелее и тяжелее. Кроме бумаги для писем и прошитой книги я еще купила бумагу для написания парных надписей, какими украшают двери, кое-какие книги, серебряную и зеленую штемпельные краски — редкие цвета. Представляю, как где-нибудь неожиданно для всех поставлю печать не привычного красного, а серебряного цвета, и потом, как нашаливший ребенок, отойду в сторону и буду поглядывать на реакцию окружающих, унимая в душе бурю радости.

В лавке «Жунбаочжай» случайно набрели на выставку каллиграфии и картин Фань Цзэна[191]. Выглянув на улицу со второго этажа, мы увидели «каллиграфию знаменитого Цигуна», разложенную прямо на уличных лотках и терзаемую ветром; наивная манера письма оставляла своего рода неуместное тихое разочарование.